Дочь: Бортина Виктория Александровна     (1921 - 1997) - актриса, педагог, режиссер

   Как сообщает один респондент на сайте http://kino-teatr.ru/, что в книге Леонид Борисов - "За круглым столом прошлого" Ленинград, (1971). Там есть глава "Субботники у Мгеброва" - о встречах в их доме на Караванной, 14 (1920-1923 гг.). Возможно будут интересны "Встречи" Владимира Пяста "Териокский театр" http://terijoki.spb.ru/ и из дневников Евгения Шварца "Живу беспокойно" http://fictionbook.ru/

...Далее, позволю себе, полностью процитировать материал из журнала "Уральский следопыт"  №08 август 2009, это единственный материал, который я нашел в ИНТЕРНЕТЕ. Мемуары печатались в 3-х номерах - в №08 №09 №10. Но в ИНТЕРНЕТЕ только этот номер журнала.

Река времени: Мемуары Автор: Виктория Чекан

Фрагменты биографии http://uralstalker.com/

   *   *   *

   Когда любознательный краевед или историк прочтет это имя - «Чекан», он непременно заинтересуется. И не зря. Действительно, на уральском журналистском небосводе в начале прошлого века это имя мелькнуло довольно заметной звездочкой и оставило след. Владимир Георгиевич Чекан с начала 1890-х годов жил в Екатеринбурге, был видным чиновником Уральского горного управления, цензором газеты «Екатеринбургская неделя»; в 1901-1907 годах издавал в Екатеринбурге газету «Урал», ставшую при нем одним из самых популярных периодических изданий. А в 1908 – 1910-м держал «Пермские губернские ведомости». Кроме того, Владимир Георгиевич, похоже, был инициатором, издателем и в известной мере движителем «Путеводителя по Уралу» (Екатеринбург, 1899), хотя основным автором и редактором издания выступил журналист и краевед В.А. Весновский.

Перед нами воспоминания дочери Виктории Владимировны Чекан, которые неизвестны пока ни исследователю, ни любознательному читателю.

В Екатеринбурге прошло ее детство. Здесь Виктория получила домашнее образование и экстерном сдала экзамены за семь классов гимназии. Будучи ребенком, она конечно же мало что могла понимать в занятиях отца, но на страницах ее воспоминаний нет-нет да и мелькнет не общественно-политическое, а вполне человеческое лицо Владимира Чекана. Поскольку ее воспоминания касаются исключительно детских лет, нам предстоит поближе познакомиться с мемуаристкой.

Темперамент ее проявлялся не только на сцене, но и в обыденной жизни. Когда ее познакомили с Владимиром Маяковским, разыгралась такая картина. «Виктория Чекан… Владимир Маяковский», - представили их друг другу. Поэт, как всегда встречая кого-то впервые, протянул свое обычное: «А-а-а-а…». Виктория, нимало не смутившись, в тон ему ответила: «Бе-е-е-е…». Маяковский сдвинул брови и замолчал. В таких случаях говорят: нашла коса на камень.

После «Электры» она подтвердила свое незаурядное дарование во втором сезоне «Старинного театра», где превосходно справилась с трудной ролью Лауренсии в «Овечьем источнике» Лопе де Вега.

В том же 1911 году в «Старинный театр» Н.Н.Евреинов пригласил актера А.А.Мгеброва, который только что был выпущен из тюрьмы. (В 1905 г. подпоручик артиллерии Мгебров оказался на одной из баррикад Васильевского острова С.-Петербурга, а во время ноябрьских событий в Батуме вывел из казармы роту солдат для защиты от казаков). Здесь они встретились и познакомились, что называется, на всю оставшуюся жизнь. Вот как А.А. характеризует молодую Викторию Чекан:

«Виктория Чекан была неистовой Брунгильдой Старинного театра. Я помню, как, играя Лауренсию в «Овечьем источнике», Чекан, обладая редким, совсем испанским темпераментом, раскидывала в иные спектакли людей на сцене как мячики. Так что они падали в оркестр, ломая инструменты у музыкантов. При этом она была довольно хрупкой, не обладавшей физической силой, женщиной. Кстати сказать, на этом первом нашем общем собрании я сразу почему-то обратил внимание на нее больше, чем на всех других… Когда вся молодежь вокруг звенела, журчала и сияла экстазно, одна только она оставалась серьезной. Я хорошо запомнил ее одинокую, всю в черном, фигуру, скромную и тихую. Она сидела в стороне от всех, в каком-то, по-особенному, но просто сшитом черном бархатном платье, изящно драпировавшемся на ней, обнажавшем красивые белые плечи и такие же белые руки. Черные длинные локоны спускались с огромного белого лба прямо на плечи, и голова ее оставалась все время опущенной. С первых же мгновений меня потянуло к этой одинокой фигуре, и эти мгновения сыграли огромную роль во всей моей жизни».

После Старинного театра Виктория Чекан стала спутницей и женой Мгеброва.

Между тем, именно в это время в судьбе Мгеброва пролегла черная полоса. В феврале 1912 года Окружной суд по продолжающемуся политическому процессу решил поместить Мгеброва в психиатрическую лечебницу на Пряжке. Здесь, в буйном отделении, ему пришлось пережить «потрясающие впечатления».

Обратимся опять к воспоминаниям Мгеброва.

«В печальные дни моего пребывания у Николая Чудотворца (на Пряжке. – Ред.) я был почти забыт в Старинном театре. Никто не отважился посещать меня в этом ужасном месте. И только вдруг, однажды… пришла ко мне Виктория Чекан и пришла как раз, когда ее приход был мне наиболее нужен… я был почти на грани того, когда теряешь последнее самообладание…

В те дни Чекан не признавала ничего, кроме Платона, Сократа, Софокла, Виргилия, Горация и юных поэтов и философов Греции и Рима. Любимейшим философом ее был Сократ. В Старинном театре она мало с кем считалась, почти ни на кого не обращала внимания, оставаясь чуждой всякому влиянию на себя, далекой от обычного отношения женщин и мужчин между собою, и ведя себя в то же время почти по-мужски. Говорить всем «ты», обращаться с мужчинами, даже со старшими по возрасту, как с мальчишками – было для нее совершенно естественным».

Старинный театр закончил свое существование. Виктория Чекан была приглашена в театр Рейнеке. Ей выпадало играть Елену Спартанскую в пьесе того же названия Эмиля Верхарна. Но Чекан отказалась. «Она пошла со мной, - пишет Мгебров, - пошла, зная, что меня подстерегали тюрьмы, преследования и политический суд… Чекан все приняла до конца».

Они поехали в Финляндию, в Териоки. Здесь Виктория разрешилась от бремени сыном. Затем была Первая мировая. В 1914-м Виктория нашла своего мужа контуженным на позициях. «…подобрала в последний отходящий поезд в Петроград. Два месяца лежал я прикованный к постели, Чекан выходила меня и возвратила к жизни…».

У сына очень рано проявились творческие способности. Он хорошо рисовал, читал стихи, запоминая их на лету. В пьесе «Взятие Бастилии» Котя Мгебров-Чекан тоже выступил с большим успехом. 1 мая 1919 года он участвовал в спектакле по пьесе П.Козлова «Легенда о коммунаре». Снова был безусловный успех, юного актера зачислили в штат театра. Но были и угрозы: «Дождетесь, комиссарские выродки, схлопочете!».

А 22 апреля 1922 года произошло непоправимое. Котя с товарищем ехали на передней площадке прицепного трамвайного вагона, и мальчика неожиданно столкнул с платформы незнакомый мужчина. Его отвезли в больницу на Литейном, где он и скончался. Похоронили на Марсовом поле. На могильной плите надпись: «Юному артисту-агитатору Коте Мгеброву-Чекан. 1913-1922». Поэт Всеволод Азаров посвятил ему стихи:

Виктория Чекан была женой и сподвижницей Мгеброва до конца его дней. Вместе они организовали студию по изучению творчества А.Н.Островского и Шекспира. Уже будучи персональными пенсионерами, создали студию молодых дарований при Павловском дворце-музее и поставили «Фауста» Гете, а позже были почетными шефами самодеятельного коллектива, работавшего при Государственном Эрмитаже в 1960-1964 годах. Этим коллективом руководила их дочь – актриса Виктория Мгеброва-Бортина (1922 – 1997). В квартире Мгебровых на Караванной друзья семьи часто собирались на творческие вечера. Каждый год устраивались вечера памяти А.С.Пушкина, на которых непременно выступала Виктория Владимировна – из «Моцарта и Сальери».

Чета Мгебровых и их дочь похоронены на Серафимовском кладбище в С.-Петербурге рядом с коллегами по ВТО.

На бывшем здании Пролеткульта недавно появилась мемориальная доска: Дворец пролетарской культуры.
Театральная студия.
Руководители Мгебров и Чекан

Но как же, спросит читатель, эти воспоминания оказались в «Уральском следопыте»? Их прислал в редакцию давний друг журнала, замечательный знаток и хранитель истории «Уральского следопыта» и его предшественника – «Всемирного следопыта», петербургский ученый и библиофил Игорь Кузьмич Григорьев. В свою школьную пору он учился в одном классе с дочерью Мгеброва и Чекан – Викторией. Через нее познакомился и дружил с семьей Мгебровых-Чекан.

В 1965 году Игорь Кузьмич затеял выпуск машинописного журнала «Былое», собирая материал для него у друзей и знакомых. В свет вышло пять номеров, каждый тиражом 5 экземпляров. Они содержали 30 материалов (365 с. + 23 иллюстрации). На большее у издателя не хватило «пороха». Читали самиздатовский журнал, передавая номера друг другу. Вот для этого издания и подарила И.К.Григорьеву свои воспоминания Виктория Владимировна Чекан. В «Былом» они, увы, не появились. Посылая воспоминания «Уральскому следопыту», Игорь Кузьмич написал к ним предисловие, которое мы и использовали в полном объеме в этой вступительной заметке.

И.К.Григорьев и редакция журнала благодарят за поиск и подготовку материала к публикации Нину Григорьевну Герасимову и Киру Ивановну Кевенд.

Текст воспоминаний печатается полностью и в авторской редакции. Единственное вмешательство: даны названия тем главкам, которые в подлиннике не имели названий.

Часть первая. Детство

Вступление

В пылающий солнцем день Драгомиров *, генерал, повстречал, у ручья в тени орешника, весело смеющихся молдавских юношей. Острый, зоркий глаз генерала оценил молодежь: юноши были полны сил и физических, и интеллектуальных – и тотчас он произнес: «Думаю, мы будем сражаться «противу турок» вместе с вами за землю, которая вспоила и выучила так прекрасно, что вы владеете великолепно и русским, и молдавским языками». Юноши стали во фронт, и генерал отправил их в ряды армии, сражающейся «противу турок» в качестве вольноопределяющихся. Одним из юношей был мой отец Владимир Георгиевич Чекан. С войсками «противу турок» он брал Шипку и был награжден орденом Георгия, а после был направлен в Военно-юридическую академию в Петербург, учиться на казенный счет.

* Михаил Иванович Драгомиров (1830-1905) был педагогом, военным теоретиком и практиком. В 1870-х годах он командовал 14-й пехотной дивизией, с которой участвовал в успешной для России Русско-турецкой войне 1877-1878 годов в пользу братских славянских народов, в частности, руководил боевыми действиями при обороне Шипки. В 1891 году стал генералом от инфантерии (полным генералом пехоты).

В науке он превзошел настолько, что ему было дано почетное задание препроводить караван с золотом «вокруг света» по маршруту Сибирь, Красноярск**. В Красноярске, где закончилось путешествие, он встретил Евлампию Александровну Морозову. Встреча кончилась горячей любовью.

** Какой караван с золотом в середине 1880-х гг. сопровождал Чекан, узнать не удалось.

Дед Евлампии Александровны Морозовой был крепостным крестьянином Воронцова-Дашкова***, отпущенным на свободу. У него был сын по имени Александр, женой которого была киргизка из челябинских степей Прасковья Владимировна. У них и родилась Евлампия. Отец Евлампии оказался скрипачом-самоучкой. Русская культура ширилась, так что Евлампия даже училась в гимназии и была выдана замуж за А.А.Данилова. У них родилась дочь Анна, которой было четыре года, когда на одном из вечеров в общественном собрании В.Г.Чекан встретил Евлампию Александровну. Она привлекала тех, кто ее знал – красотой голоса и мягкостью облика и тем, что с успехом подвизалась в драматическом искусстве, которым любило заниматься культурное общество Красноярска и Томска и в других городах Сибири.

*** Воронцовы – это древний дворянский род. В 1867 году его представителю было дозволено добавить к своей фамилии фамилию Дашковых, с коей породнился один из его предков, и именоваться графом Воронцовым-Дашковым (См. энциклоп. словарь Брокгауза и Ефрона).

«Поручение» было Владимиром Георгиевичем закончено. Он был вызван в Петербург и назначен на службу в Минскую губернию. Евлампия Александровна в одну из решительных минут простилась с дочерью Анной и полетела на тройке следом за Владимиром Георгиевичем в минские края – зимой, в пургу, наперекор стихиям. А в это время ее отец, Александр Александрович, возвращаясь домой с выступления, замерз со скрипкой в руках на сугробе перед домом ее матери Прасковьи Владимировны.

Я родилась по дороге, меня записал Серпуховский полк, бывший в Новогрудке *, по метрике матери и ее первого мужа, который приехал в Петербург и вызвал Евлампию для объяснения, но по приезде в Петербург она умерла от скоротечной чахотки в доме Зарембо по Невскому проспекту**.

* Новогрудок – старинный город в Белоруссии, известный едва ли не с Х11 в., поживший некогда центром так называемой Черной Руси, которая в Х1У в. составила ядро Великого княжества Литовского. Город подвергался нашествию. крестоносцев и татар. С 1842 года вошел в состав Минской губернии. Ныне город областного подчинения в Гродненской области Белоруссии. Здесь провел детские и юношеские годы поэт Адам Мицкевич.

Серпуховский пехотный полк не только принял участие в судьбе будущей актрисы Виктории Чекан, но и геройски вел себя в русско-турецких войнах, за что был награжден Георгиевским полковым знаменем и пожалован особым знаком на шапки.

Теплый зимний вечер. В небольшой комнате посредине кровать, на ней спит мама, чуть мерцает огонечек ночника… На диванчике я играю с куклой. Тишина… Мама поднялась на постели и громко произнесла два слова: «Юля! Таз!»… В мгновение Юля вошла и поднесла таз к маме, мама схватилась за грудь, из ее горла хлынула кровь, темная, густая… Мама бесшумно, беззвучно упала на подушки и… уснула… навсегда… Юля унесла таз. Я одна. Открывается дверь, и с плачем, в слезах входит бабушка, бросается к кровати, стонет и зовет маму… мою, мою маму, называя ее ласковыми именами: «Птичка», «Солнышко мое»… Я еще не все понимаю… и постепенно погружаюсь в темноту… Ночник гаснет…

Волково кладбище***… зима… кругом снег. Смущенный мужчина держит меня за руку. Я вижу вокруг снег и кресты. Стоящий со мной мужчина – Владимир Чекан, мой отец. Идем по усыпанной песком дорожке. Кроме нас не никого. Тишина… снег…

***Мемориальное кладбище в С.-Петербурге с Литераторскими мостками, где похоронены многие известные деятели культуры.

Вижу далее новую картину… Залитый солнцем просторный зал. Высокая стройная женщина забавляется со мной и катает меня на скамеечке по залу, скамеечка очень красивая, женщина тоже красивая.

- Ну вот, мы с тобой скоро уедем из Минска далеко, далеко.

Владимир Георгиевич провел по Минской губернии кратковременную работу и получил назначение в Екатеринбург, в горное управление на пост столоначальника****

****В середине 1880-х гг. в Российской империи образовано 11 горных областей, в т.ч. Уральская (1885). Она управлялась горным правлением во главе с Главным начальником Уральских горных заводов. Правление имело солидный штат чиновников. Стол – это отдел, ведающий каким-либо кругом дел и руководимый столоначальником.

Прасковья Владимировна Морозова осталась после смерти мамы при семье первого мужа, покинувшего Сибирь и переехавшего в Петербург с моей сестрой Анной, о существовании которой я не знала до того, как мне исполнилось семнадцать лет.

В моей детской памяти о жизни в Минске ничего не осталось, кроме дворика, залитого солнцем, цветов вьюнков, белой сирени и красивой высокой женщины, на этот раз дающей мне горькое лекарство… Жизнь в Минске для меня осталась в неведении.

Дом Рейнфельда

Как далекий сон, встает образ той же красивой женщины, строго говорящей мне о чем-то, но о чем, я не понимаю. Я нахожусь с ней наедине в длинной большой комнате с большими окнами, выходящими на крышу; на крышу, упирающуюся в кусты зелени и примыкающую к просторной террасе со ступеньками, выходящими в тенистый сад с клумбами, цветами, с кустами ягод… Женщина принесла мне куклу – нарядную, в красном атласном платье, говорящую «папа» и «мама».

- Эту куклу привез тебе папа из Петербурга. Мы с тобой теперь в доме Рейнфельда в Екатеринбурге *.

*Скорее всего, это был не дом дипломированного аптекаря К.В.Рейнфельда, что и теперь стоит на ул. Златоустовской (ныне Р.Люксембург), а дом дворянки Луизы Федоровны Рейнфельд на углу Разгуляевской и Крестовоздвиженской (ныне угол улиц Гоголя и К.Маркса). Один из домов своей большой усадьбы она сдавала земству под приемный покой для бедных. Больницей заведовал известный земский врач Н.А.Русских, одновременно исполняющий обязанности библиотекаря УОЛЕ (1889).

За окнами пасмурно… На куклу я смотрю с любопытством…

- Но сначала ты выпей это вкусное красное вино. Ты выздоровеешь, и у тебя не будет скарлатины… - мне делается плохо, я теряю сознание…

Проснувшись, я вижу, что лежу в кровати с сеткой, со мной рядом лежит кукла с закрытыми глазами.

Отворяется дверь – мужчина в парадной форме подходит к моей кровати, с ним все та же женщина:

- Нравится тебе кукла? – Я молчу и с интересом разглядываю одежду, лица, и мне кажется, что я видела этого мужчину, и он мне начинает нравиться.

- Это папа пришел к тебе, - произнесла женщина, - это твой, твой папа… - как-то по-звериному я чувствую: что-то теплое и приятное разливается в моем теле, но я молчу…

- Тетечка – она тебе много хорошего сделает, - торопливо говорит мужчина.

И с этого дня я называю красивую женщину «тетечка»**. Так начинает просыпаться сознание бытия.

** «Тетечка» - это Ксения Федоровна Чекан, жена В.Г.Чекана. Виктория была внебрачной дочерью Владимира Георгиевича; позднее он ее удочерил.

Дом Рейнфельда был построен на одной из окраин Екатеринбурга. Это был одноэтажный особняк с большими окнами, высокими стенами внутри, с оригинальным распределением комнат, кухни и обиходных помещений, которые находились в полуподвалах, в которых сохранялись продукты и другие запасы для зимовки. Фасад дома с парадным входом выходил на проезжую улицу. Далее въезд в прост орный двор, на котором высилась двухэтажная больница, к которой подъезжали в колясках хорошо одетые мужчины и женщины; во дворе все говорили о чем-то тихо и таинственно. В глубине двора находились конюшня и стойло для лошадей и коров.

Помню, как я стою около стойла, к которому меня привлекла коровушка с чудной мордой, и я, через палку, ограждающую вход, поднимаюсь на пальцы, тянусь и целую мокрую морду, пахнущую вкусным запахом чистого животного – это мой первый друг: я ощущаю чувство полного взаимного расположения… Я искала встреч с наивной детской верой.

Позади двора был расположен сад, густой, с клумбами и с верандой, ведущей в солнечную сторону дома. К веранде примыкала плоская железная крыша с кустами сирени, а над крышей красовались, с большими форточками, окна моей детской, в которой я живу и через одну из форточек совершаю вылазки к моей «подруге»…

Однажды меня очень прельстили георгины на пышной клумбе, и неожиданно я увидела мою «Овушку». Я пошла к ней. «Овушка» остановилась, начала смотреть на меня. На мне было красное платьице. «Овушка» ринулась головой вперед и в одно мгновение подняла меня головой и перекинула сильным взмахом через себя. Я упала на георгины. «Овушка» исчезла в гуще дерев… Я лежала… Надо мной сияло осеннее солнце, а с веранды сбегала та самая «тетечка», которая все чаще и чаще бывала со мной. Ее лицо было бледным, глаза темными…

И все это было не во сне, а наяву…

Потом помню ко мне как-то вошел папа в ту же комнату и за что-то меня наказывал плеткой. Стегая меня, он спрашивал: «Будешь ты это делать?», а я не понимала, за что меня стегают и при каждом вопросе отвечала: «Буду!» и старалась повторять изо всех сил: «Буду! Буду! Буду!..» И вдруг у отца выпала плеть из руки на пол, и он вышел из комнаты, а я все повторяла: «Буду, буду, буду…» до устали.

Зима… Кругом снег. Я снова наказана. За что? Не знаю. Зимой в форточку уходить было невозможно, но я знаю, что я наказана. Меня заперли на ключ в гостиной. На мне, кроме ночной сорочки, ничего не надето, я босиком.

Уходя, «тетечка» сказала, что мне кушать не дадут, а если мне захочется, то на тарелке лежат куски черного хлеба, а если я захочу пить, то в кувшине вода. Мне сразу сделалось очень холодно, я скоро нашла диванные подушки, зарылась в них и заснула.

Проснувшись, я ощутила голод и увидела на столе черный хлеб. Я с удовольствием поела, запивая водой. Опять я была одна, но в новой обстановке. Пол, покрытый мягким ковром, приятен был для моих босых ног. Я начала ходить по ковру и осматривать предметы, находящиеся вокруг меня. Окна, густо прикрытые зелеными крупными цветами, меня привлекли, и тотчас, отодвинув листву и занавеси, я забралась на окно.

Из окон я впервые увидела возниц, везущих сани, запряженные небольшими лошадками. Был первопуток зимы. С восхищением заметила я сереньких маленьких птичек, подбиравших на дороге зерна – это были воробьи. Воробьи были моим вторым увлечением. Я видела, что они поднимают крылышки и летают… И я, увидев на себе широкую ночную сорочку, спустилась с окна и, махая рукавами, начала подражать им, прыгая по ковру… Результатом явилась моя новая летняя вылазка в форточку на крышу, когда подняв широкий подол одежды, я вообразила, что это крылья, и преспокойно полетела на кусты сирени. Я испытала неприятное ощущение, запуталась в ветках… От страха, что меня опять накажут, я долго сидела в кустах и не отзывалась на зовы и крики. На этот раз меня не наказывали, а замазывали царапины и прикладывали мазь… Папа не приходил, тетечка рассказывала женщинам, которых я видела у себя в комнате в первый раз, что в форточку я не прыгала, не вылезала; а я была в большой обиде разочарования: воробьи могли летать, а я позорно упала!

Однажды тетечка отпустила меня в жаркую пору гулять в сад. За садом оказался пустырь с репейником и песочными ямами. На пустыре возилась детвора. Увидев меня, дети подошли ко мне и стали спрашивать меня, кто я такая и откуда. Я показывала на дом, сказала, что меня зовут Витей. Дети предложили мне лечь в яму, полную песку, стали смеяться. Я легла на песок в яму, а ребята прыгали и сыпали на меня песок. Чем бы это кончилось, неизвестно, если бы не пришел на пустырь сторож. Он разогнал детей, вытащил меня из ямы и доставил тетечке… Меня больше не пускали в сад, и я снова сидела запертая на ключ и начала играть с игрушками, отдавая им свои просыпающиеся чувства.

Но вот для меня произошло большое событие. Тетечка пришла ко мне и сказала, что приехал, после долгого отсутствия, мой папа и устроит большой праздник для детей и меня. Но какой праздник, это должно быть в секрете.

На улице трещал мороз. В день праздника тетечка принесла мне платье, которое очень мне понравилось. Беленькое, теплое, с тоненькими голубыми полосками. Никогда я не радовалась так, как в день открытия секрета, и наконец, когда за окнами моей детской комнаты выла вьюга, вошла тетечка и торжественно повела меня в гостиную, в ту самую гостиную, где я ела черный хлеб с водой. Чудо! Стояла елка! Огромная, до потолка в огнях и игрушках, в фонариках, хлопушках, огоньках. Люстры освещали детей и взрослых так ярко, что невозможно было разглядеть каждого в отдельности. Да невозможно было глаз оторвать от великолепной елки и игрушек, и пряников, и конфет, и орехов.

Когда наверху зажглась звезда, ко мне подошел папа, взял мою ручку, поцеловал и сказал: «Поздравляю тебя, Виктория, с днем рождения!».

Мне очень нравился папа и имя, которым он меня назвал. Заиграла музыка, и дети, и взрослые закружились… Когда огни на елке затушили, меня увели спать. Но уснуть я не смогла, в комнате было темно. За окном выл ветер и доносил чьи-то голоса из-за пустыря: «Караул! Грабят!» -- Мне было страшно. Стих ветер. Начало светать… перед моими глазами огоньками снова заблистала красавица елка…

Утром, после праздника, я рассматривала подарки, среди которых красовалась коробка с кубиками. Кубики можно было складывать, можно строить башенки, а главное, кубики таили в себе сказку об Иване-царевиче и прекрасной Елене, которую будет рассказывать мне моя бабушка, мама моего папы. На Новый год приехала бабушка из Молдавии, и мы с ней по кубикам начали разбирать сказку. Бабушка знала только молдавский и польский языки.

Я и бабушка вечерами сидели за столом в столовой, рядом с моей детской, и учились читать по-русски; бабушка скорее меня успела, а я плелась за ней – мне так казалось, но сказку мы с ней к лету складывали замечательно. К молдавскому и польскому у бабушки прибавился и русский язык.

Однажды к нам на складывание сказки пришел папа, погладил меня по голове, бабушке поцеловал руку, как мне «на елке», и сказал нам всего лишь одно слово: «Умницы».

Бабушка скоро уехала, она не выдержала холода. Прощаясь, она признала Ксению-тетечку как очень хорошую хозяйку, которая умеет ставить дом. Ксения одарила бабушку подарками, но бабушка больше к нам никогда не приезжала.

Бабушкин муж, молдаванин, умер рано, на руках у нее осталось пять человек детей: папа, Владимир, первенец, Виктор, Михаил, Ваня и дочь Анастасия. Сама бабушка была круглой сиротой, ее вырастили польские униаты.

Умная, строгая, требовательная, она сумела при помощи русской культуры и личной одаренности повести детей по пути образования, воспитать в них волевое начало к учебе и труду.

У бабушки на каком-то этапе жизни воспитывалось много внуков. Бабушка жила в основном у Виктора, а у него было тринадцать человек детей; многих унесли войны.

У Михаила было четверо, у отца – я и приемный сын Миша; у Вани не было детей, а у Анастасии – единственная дочь Валентина.

Уезжая, бабушка засветилась каким-то светом, который раньше я не замечала на ее лице. Она погладила меня по плечу, поцеловала голову и сказала:

- У тебя, Витика, достаточно много двоюродных сестриц и братьев, когда-нибудь приедешь к нам в Молдавию…

И величественно пошла к выходу. Я бросилась к окну, увидела, как папа подал ей руку, посадил в пролетку, взял из рук кучера вожжи – пролетка была без сидения для кучера, и папа с бабушкой уехали вдвоем. Вороной конь унес бабушку надолго от нас. Я поспешила уйти в детскую, где в окружении кукол и игрушек сказочные кубики лежали в беспорядке. Я начала их складывать и сложила: перед глазами на картинке были ясно видны Иван-царевич и Елена Прекрасная.

Последним сильным впечатлением, связанным с домом Рейнфельда, у меня была поездка с папой вдвоем на тройке, в упряжке вороного коня, того коня, который увез бабушку Марию Федоровну Чекан в Молдавию.

Помню темный, темный вечер, теплый запах земли, очень яркие звезды на небе, ровный ход вороного коня вдоль мостовой, широкие плошки тротуара и колебание живых огоньков горящего маслянистого вещества*. Дома каменные и деревянные тонули в темноте. Папа сказал:

- Произошло очень большое событие**. – Какое «событие» - прошло мимо моего слуха, но ощущение запаха земли, темноты, мерцания звезд и плошек с огоньками… прогулка с папой остались в памяти навсегда.

*** Скорее всего, событием стало то, что В.Г.Чекан подал прошение об увольнении с 1 августа 1897 г. с должности

Дом Рейнфельда, как все его называли, скоро позабылся моей детской памятью и переезд в «казенный дом» под липками я тоже не помню.

Казённый дом под липками

Так стали называть дом, в котором мы жили. Он был расположен на улице «богатеев» - напротив миллионщиков Рязановых***. Их белокаменные дома за каменными заборами были для прохожих загадочно закрыты и лишь иногда распахивались ворота, и в колясках, запряженных лихими конями, выезжал кто-либо из хозяев, но не полагалось в то время следить за соседями, и детей вели по этому правилу.

*** «Миллионщикам» Рязановым в Екатеринбурге 1880-1890 гг. принадлежало несколько домов-усадеб, в т.ч. и на ул. Златоустовской (ныне Р.Люксембург). «Казенным домом под липками» мемуаристка видимо называет дом на ул. Златоустовской, 64, принадлежащий в ту пору уральскому горному ведомству (или ведомству казенных заводов). Здесь проживали чиновники горного правления.

Казенный дом тоже был белокаменный. Фасад дома в два этажа с чугунным резным балконом скрывался за стволами дерев, верхушки же могучих лип поднимались выше крыши. Вход в дом помещался во дворе дома, конюшни начинались у входа, ворота так же, как у Рязановых, наглухо закрывались. Двор окружен был высокими кирпичными стенами, из двора вела дорожка к речке*, закрытая небольшим хвойным леском.

Внутреннее расположение дома оказалось иным, нежели в доме Рейнфельда. В нижнем этаже находилась кухня, помещение для прислуги, даже род домашней бани и две детские комнаты с окнами, выходящими на улицу. Окна были выше среднего роста, т.е. подоконники были такими, что ребенок никак не влезет на них для обозрения уличной жизни. Во второй этаж вела лестница из служебного этажа прямо в столовую с дверью налево в спальню, а направо в гостиную, почти точь-в-точь такую же, как в доме Рейнфельда.

Детство продолжалось в детских комнатах, но я живу уже не одна, ко мне была «приставлена» «бонна», очень для меня необыкновенная женщина – горбунья Аврора Ивановна Блесси, она меня учила немецкому языку. Первая комната была предназначена для занятий и для еды. Еду нам приносили прямо из кухни утром, днем и вечером. Вторая комната была больше, в два окна, в ней, кроме кроватей, находился большой шкаф, пара стульев. Когда я ложилась спать, на стене над моей кроватью я видела изображение Христа, окруженного его страданиями, вплоть до распятия и воскресения.

Во мне просыпалось чувство жалости, но объяснений у Авроры Ивановны я не спрашивала: я поняла, что она может учить только немецкому языку. Лицо у Авроры Ивановны как будто отражало миловидность: черты тонкие и маленький нос, серо-голубые глазки, розовые щеки, и вообще она в моем воображении была мало реальным существом. Я считала, что она пришла из книжки сказок… Я ее даже боялась. Она даже в комнате навесила розги из прутьев. Мне это не нравилось, и она, как и тетечка, симпатии не вызывала. Она в мои отроческие годы играла странную роль.

Впервые в «казенном Боме» я начала тосковать. Аврора Ивановна привела свою внучку Соню, очень хорошенькую девочку, но это не помогло. Я опять начала тосковать и особенно после того, как она за что-то пожаловалась на меня и меня наказали розгами и поставили в угол на горошины. Было очень больно.

Книжки с картинками не утешали, и я решила, что может быть и есть добрые люди, но они не со мной.

Папа не заходил: он, говорили, был все время в разъездах.

Но в нашем доме появилось новое прекрасное животное с густым лаем, большое, с палевой шерстью, пушистым хвостом, с мягкими ушами и доброй-предоброй мордой – сен-бернар по кличке Демон. Нам с Авророй Ивановной разрешили прогулки к речке, но только лишь с Демоном.

В одну из прогулок со мной случилась оказия. На речке стоял плот для стирки белья, пора была летняя. Я вбежала на плот, увидела свое лицо в воде, крикнула:

- Аврора Ивановна, там девочка…

И… бултыхнулась в реку, и начала пускать пузыри, но Демон бросился за мной и выбросил меня на берег. Аврора Ивановна охала, кричала, а мы с Демоном прыгали мокрые, я очень смеялась, а он со мной прыгал, и мне казалось, что ему тоже смешно и весело.

По одной из весен густой лесок стали расчищать*. Тетечка вдоль стены развела кусты ягод, а в лесок пришли люди на работу. Меня потряс вид людей, закованных в кандалы*. Цепи на руках и на ногах. Мы шли с Авророй Ивановной и Демоном к той же речке, они смотрели нам вслед… глазами, как у Христа в терновом венке. Мне захотелось плакать, и я побежала домой. За мной Демон. Аврора Ивановна подумала, что я испугалась и утешала, говоря:

- Это непослушные люди, а непослушных наказывают.

О существовании бога и о том, что есть Христос, со мной никто не говорил. Но мне было очень жаль каторжан в цепях, Христа в терновом венке и самое себя.

Тетечку я видела редко. Только тогда, когда Аврора жаловалась на меня, за что я просто невзлюбила ее.

Я скучала, но зимой как-то меня нарядили в синее платьице и сказали, чтобы я держала себя хорошей девочкой: у папы будет в гостях его лучший друг князь Гагарин*. И вдруг Аврора Ивановна поведала мне тайну князя, принимая меня за взрослую.

Князь, по словам Авроры Ивановны, был сослан в Екатеринбург. Его сослала его бабушка графиня Фермор-Стенбок* за то, что одна полковница родила от него двух детей, мальчика и девочку, а полковник, ее муж, не дает развода. «Одним словом, вроде твоего папы…» В это время вошла тетечка, взяла меня за ручку и повела по лестнице во второй этаж в столовую.

Когда я вошла, папа и князь встали и поочередно меня поздравляли и усаживали за стол, и угощали сладостями.

Князь был очень красив в военной одежде, приятным голосом разговаривал с тетечкой, но я поняла только одно, что имеется что-то секретное по отношению ко мне. Тетечка сказала, обращаясь к князю:

- Напрасно графиня Стенбок так сурово обращается с вами, ведь дети не виноваты. Наконец вопрос Виктории закончен, надо и вам, князь, детей усыновить.

Я как будто поняла что-то, но не до конца. Оказывается, в этот день я была узаконена дочерью Владимира Георгиевича Чекан.

Князь начал уходить и грустно посмотрел на меня. Мне его было жаль, ведь я знала уже, что у него есть мальчик и девочка, но Стенбок не позволяет сделать того, что сделал папа.

Жизнь тетечки и папы проходила наверху. К папе приезжали мужчины, князь… Разговаривали о каком-то земстве*, о Кыштымских заводах*, и часто беседы заканчивались утром. Но после одного очень бурного съезда произошло то, что вновь повернуло жизнь папы и конечно нашу.

Рано утром прискакал вестовой и сообщил, что князь Гагарин застрелился. Тетечка одела траур. Папа был очень расстроен. Дом под липками вскоре был покинут. Я как-то стихла, Аврора и Демон меня повсюду сопровождали.