*   *   *

Без него стало труднее
и философствовать, и жить...

Популярность нашего друга Константин Андреевич СЕРГЕЕВА среди студентов, аспирантов и бывших учеников была необычайно велика (такой и остается), но даже они не все осведомлены о его жизненном пути, что и побуждает рассказать о нем в нескольких фразах.

Родился К.А.Сергеев 9 октября 1941 г. в заштатном городке (ныне посёлке городского типа) Лальске, на самом северо-западе Кировской области. Детство цыганенка-детдомовца в годы войны трудно назвать счастливым, но в те времена и многим другим было не намного слаще. В армию был призван из техникума, служил на Кубе (куда охотно посылали черноволосых и кареглазых, похожих на «лиц кубинской национальности»), в том числе и в незабываемые недели Карибского кризиса октября 1962 г. под непрекращающийся рев барражировавших американских самолетов, и в Германской Демократической Республике.

С 1964г. он на философском факультете Ленинградского университета: студент, (окончил с отличием), аспирант кафедры логики, защита кандидатской диссертации. Затем работа в Педиатрическом медицинском институте старшим преподавателем, доцентом.

Осенью 1982 г. К.А.Сергеев был избран по конкурсу доцентом кафедры истории философии философского факультета ЛГУ. На кафедру истории философии мы с ним пришли одновременно, и с тех пор (были знакомы и ранее, но поверхностно) длились наши дружеские отношения, которые мы старались культивировать и которые, помимо ценностей личного общения, оказались (как мы полагали) плодотворными и для нашей профессиональной работы (педагогической и научной, в том числе и выразившейся в совместных публикациях).

Каждый доцент и профессор кафедры истории философии должен владеть «материалом» всей истории западной философской мысли от ее становления до современности. Как правило, в преподавании в Университете общих курсов истории философии для студентов нефилософских специальностей и направлений так оно и есть. Однако при подготовке профессиональных философов сложилась иная традиция, тем более что у них нет единой учебной дисциплины «история философии», а есть серия самостоятельных учебных курсов по истории античной, средневековой, новоевропейской… (и так далее) философии. Принято считать, что и преподавать их, как правило, должны специалисты, занимающиеся исследованием преимущественно этой исторической формы философии, поскольку, помимо привнесения в педагогический процесс результатов собственного научного поиска, они лучше других осведомлены о первоисточниках, о исследовательской комментаторской литературе. К.А.Сергеев был одним из немногих профессоров, кто в разные годы с непременным успехом читал большие самостоятельные лекционные курсы по истории античной философии, философии Возрождения, Нового времени и немецкой классической философии. Думается, дай ему волю, он взялся бы преподавать и философию других исторических эпох, по крайней мере, в отношении философии ХХ века он заявлял о таком желании. Самое интересное, что и в этих случаях он не нарушал упомянутую традицию органического единства педагогической и исследовательской работы. По каждой из историко-философских эпох, ставших предметом его лекционных курсов, им опубликованы монографии, учебно-методические пособия или же серии статей, причем последние он предпочитал писать в объемах, приближенных к монографиям, так что (к примеру) вступительная статья к книге трактатов Канта заняла более семи авторских листов, а к «Государству» Платона — десять.

Все же хотя применительно истории философии К.А.Сергеев имел все основания повторять вслед за поэтом: «мне дороги все речи и всем богам я посвящаю стих», — у него была и любимая историческая эпоха, Ренессанс, постигнутый в органическом многообразии его культуры, философии и искусства. О Возрождении он писал в своих трудах много и плодотворно, впервые на факультете разработал и читал семестровый курс философии Возрождения, под его руководством на эти темы выполнено более десятка диссертаций. Возрождению была посвящена его докторская диссертация (1990 г.) и «главная» (можно полагать) монография «Ренессансные основания антропоцентризма», только что переизданная издательством «Наука» (СПб. 2007).

О том, что конкретно и как К.А.Сергеев писал в своих трудах, можно рассуждать долго. Лексически богатые и своеобразные по стилистике «сергеевские» конструкции легко узнаваемы, причем в сочинениях не только его собственных, но и наиболее верных учеников. Композиция его текстов обычно (если они не очень малы по объему) также специфична. В отличие от распространенного линейного последовательного изложения авторской мысли, в более усложненных вариантах сопровождающегося ответвлениями в стороны (так что получается подобие дерева «елочки»), первое знакомство с его текстами чаще создает иллюзию, будто мысль эта замкнута в серию повторяющихся кругов. Но при более вдумчивом чтении обнаруживается, что изложение более походит на развертывающуюся в трех измерениях спираль.

Для того, чтобы сложилась научная школа, в идеальном случае мало наличия учителя (учителей), у которого есть чему и как учить, а также учеников, которые хотят и могут у него учиться. Нужны объединяющие идеи, методы и (желательно) особый тип взаимоотношений. В школе К.А.Сергеева все это было. Содержание идей, культивировавшихся и развивавшихся в ней, заслуживает подробного обсуждения, а потому писать о них надо не здесь. Результат налицо — большая группа учеников в Санкт-Петербурге, в России и за рубежом, защитивших докторские и кандидатские диссертации. А если добавить тех, кто писал у него дипломные работы, а то и просто что-то усвоил для себя, и надолго, из прослушанных лекций, число учеников станет трудно обозримым.

Сам он чрезвычайно серьезно и даже трепетно относился к обязанностям учителя, к своему призванию искать истину совместно с великими предшественниками-философами и с сегодняшними студентами. И последними такое отношение, как правило, воспринималось адекватно. Отношения К.А.Сергеева с его учениками — это вообще особая песня. Обычно складывались совершенно доверительные и постоянно воспроизводимые как на факультете, так и у профессора на дому формы общения. Ему не было нужды поддерживать «дистанцию учитель-ученик» внешними средствами; достаточно было осознания ими интеллектуальной дистанции. Профессор, со своей стороны, постоянно чувствовал личную ответственность за своих студентов и аспирантов. Коллеги-преподаватели и работники деканата имели немало оснований посмеиваться над тем, как много усилий тратил профессор, выступая в роли ходатая по делам своих подопечных. То по болезни, то по семейным обстоятельствам, то из-за несчастной любви или из-за чьих-то злых козней они порой оказывались в затруднительном положении: академические задолженности, назначение стипендии, досрочные и пересдачи экзаменов и зачетов, потребность в общежитии, академический отпуск — да мало ли проблем, оказывавшихся неразрешимыми без его активного содействия.

Говорят, будто невозможно философствовать таким же образом, как ходят на работу («от и до»); философия, якобы, требует и захватывает человека целиком и навсегда: без выходных дней и часов отдыха, и «не прощает измен». Если это и верно, то явно не для всех. Люди, профессионально занятые философией (что в наши дни означает ее преподавание и написание философских текстов), порой об этой максиме вспоминают, но следуют ей крайне редко, — и не только потому, что не хотят, а потому, что не получается. Но даже часть тех, у кого это могло бы получиться, стесняются вести беседы на профессиональные темы не только в присутствии «непосвященных», но и «среди своих» — это считают дурным тоном и свидетельством (мягко говоря) профессиональной ограниченности. Не стоит, правда, упускать из вида, что темы философских дискуссий зачастую «узкопрофессиональны» лишь терминологически и по аргументации, тогда как по содержанию они затрагивают многие общеинтересные фундаментальные вопросы о мироздании и месте человека в нем.

Но что поделать; ведь когда В.Г.Белинский, якобы (по рассказам), однажды в гостях не позволял садиться за обеденный стол до тех пор, пока он и его собеседники не решат вопрос, есть ли Бог, то и в те времена «в хорошем обществе» это расценивалось как эксцентрика. Что же тогда говорить о наших временах и нашем обществе? Кто способен отказаться от обеда, не разъяснив вопрос о трансцендентальном единстве апперцепции? Для К.А.Сергеева же обсуждение философских тем «помимо рабочего места» было естественным и органичным вне зависимости от состава участников, от его места и времени (в том числе времени суток). Не будучи явным противником советского строя, он, подобно другим, считал одиозными многие стороны тогдашней действительности. Но когда в доверительном кругу заходил разговор о реальных и (в перспективе) возможных ограничениях профессиональной публичной свободы выражения, он обычно утешал себя и коллег тем, что можно воспрепятствовать лекциям и публикациям, но запретить нам свободно философски мыслить не в силах никто. Нет оснований усомниться, что он действительно так и думал.

Когда К.А.Сергеев встречался с зарубежными коллегами, граждане считающихся цивилизованными и благополучных европейских стран крайне редко могли, а чаще и не хотели скрыть удивление, узнав, что с ними беседует профессор-цыган — для многих из них ситуация трудно вообразимая. Ныне, когда попреки советскому социализму (в том числе вполне обоснованные) давно даже перестали быть модой, превратившись в такую этикетную форму, которую никто даже не замечает, тем более уместно (не старцам, а молодым) заметить следующее. Для того чтобы бездомному и бессемейному цыганенку из медвежьего (в буквальном смысле) угла России стать ведущим и уважаемым профессором одного из лучших университетов, конечно же, были необходимы и его недюжинные дарования, и немалые личные усилия; в этом смысле он «сам себя сделал». Можно усомниться, однако, что в современной России такой, как он, смог бы обрести «среду и обстоятельства», без которых подобное успешно реализовать невозможно.

К.А.Сергеев был необычайно одаренной и творческой личностью, и одаренность его проявлялась многогранно в науке, в педагогической деятельности, в общении и в дружбе. Заинтересованно относясь к людям, он понимал и принимал несовершенства как их, так и свои собственные, но один (насколько я знаю) порок ни при каких обстоятельствах он не мог понять и тем более прощать, крайне болезненно реагируя на предательство и даже на отдаленные намеки на него.

Когда Сократ у Платона характеризовал философствование как постепенное умирание и приготовление к смерти, эти высказывания должны были не только преподать истину (пусть и частичную), но и служить утешением для философов. Однако утешают они не всех. Как можно полагать (а достоверно об этом никто другой и знать не может), К.А.Сергеев умирать не только не хотел, но до последних дней и не собирался, хотя то, что его тяжелая болезнь завершится таким исходом в относительно недалекое время, допускали многие. Еще за год с небольшим до того о подобной перспективе не было и речи, но сам он, будучи человеком мнительным, многие годы имел обыкновение при случае заговаривать с друзьями и коллегами о своих действительных или воображаемых страшных болезнях.

Теперь личная и творческая биография мыслителя обрела завершение. Настало время вспоминать, обсуждать, подводить итоги. Ему это, к сожалению, уже не нужно, но для его друзей, коллег и учеников необходимо.

Ю.В.Перов,
профессор, заведующий кафедрой
истории философии.

***

Друзья и почитатели петербургского философа К.А.Сергеева должны быть признательны редакции журнала «Санкт-Петербургский университет» за то, что она дает им возможность сказать несколько слов о Константине Андреевиче в дни, когда исполняется год со дня его смерти.

Константин Андреевич был один из самых близких мне людей. Мы познакомились и подружились с ним в конце 60-х годов прошлого столетия, когда он был аспирантом кафедры логики философского факультета нашего университета, а я ассистентом той же кафедры. Его и меня интересовали одни и те же проблемы, поэтому мы проводили много времени вместе, обсуждая их. Константин Андреевич был не просто специалистом в области философии: он был настоящим философом в самом глубоком смысле этого слова. Он жил философией, любил ее, думал о ней и в рабочее, и в нерабочее время. Беседы с ним дали мне очень много.

Константин Андреевич Сергеев — плодовитый автор. Его перу принадлежит много статей и несколько книг. Вначале он работал в области логики и методологии науки. Плодом его исследований в этой области явилась монография «Логический анализ форм научного поиска. Л. 1986», написанная им совместно с А.Н.Соколовым. Позже Сергеев стал одним из видных специалистов в области истории античной философии и философии эпохи Возрождения и Нового времени.

С Константином Андреевичем мы не только беседовали на философские темы, но и опубликовали несколько совместных работ. К их числу относятся две книги: «Диалектика категориальных форм познания (Космос Аристотеля и наука нового времени). Л. 1987» и «Природа и разум: античная парадигма. Л. 1991». Главное философское произведение К.А.Сергеева — «Ренессансные основания антропоцентризма. СПб. 1993». Второе, исправленное и дополненное, издание этой книги вышло из печати в издательстве «Наука» уже после смерти автора, в 2007 году.

Константин Андреевич был великолепным лектором. Работая на кафедре истории философии, он в течение многих лет читал несколько спецкурсов, пользовавшихся неизменным успехом у студентов. Аудитория всегда была полна, когда в ней читал лекцию профессор Сергеев. У него всегда было много учеников; он не жалел времени на то, чтобы помочь им написать дипломную работу или, когда придет время, кандидатскую или докторскую диссертации.

Константин Андреевич был жизнерадостным, неунывающим человеком, верным другом, готовым всегда помочь в трудную минуту. Жаль, что он так рано ушел от нас. Без него стало труднее и философствовать, и жить.

Я.А.Слинин,
профессор кафедры логики

***

В середине восьмидесятых мне выпала счастливая возможность прослушать несколько курсов лекций профессора К.А.СЕРГЕЕВА по истории западноевропейской философии — от античности до немецкой классики. Он читал и общие, и специальные курсы. В аудито-рии он появлялся с неизменным академическим опозданием, одетый в демократические свитера, и начинал с краткого повторения основных положений прошлой лекции, что позволяло ввести слушателей в контекст его широких историко-философских построений. В рамках каждого занятия он стремился показать единую перспективу развития той или иной философской проблемы, удаляясь в терминологические нюансы становления понятий. Он учил быть внимательными к языку, к особенностям трансформации категорий. При этом тональность его выступлений никогда не была сухой и абстрактной, он живо отзывался на все события того времени, очень любил пошутить, его анекдоты были тщательно продуманы и вписаны в логику изложения лекционного материала. Он считал, что удачная и тонкая шутка порой лучше доводит до сознания студентов нюансы мысли, чем занудная и монотонно произнесенная цитата. И все же к текстам классиков он относился предельно бережно, не боялся зачитывать большие куски из их сочинений и проводил подробные и скрупулезные анализы. На его лекциях всегда царила атмосфера тишины, внимания и почтения, но одновременно привлекательной легкости при интерпретации сложнейших тем, за которой скрывалась многолетняя напряженная интеллектуальная работа, бессонные ночи, проведенные за чтением книг. Со стороны профессора Сергеева не было начетничества, напускной внешней формальности, для студентов он был в хорошем смысле «своим», «нашим Константином Андреевичем», что, по сути, являлось высокой степенью уважения к нему как к ученому. Его любили и ценили за неповторимую манеру чтения лекций в виде доброжелательной и сокровенной беседы, живого размышления, к которому он приглашал своих слушателей. Его залы всегда были наполнены, приходили не только студенты с разных курсов и факультетов, но и аспиранты, преподаватели других вузов, иногда появлялись и люди богемы, порой просто не хватало мест. Еще бы, ведь он читал лекции об алхимии и искусстве памяти, ренессансном антропоцентризме и новоевропейском Cogito. Все это было принципиально новым и неожиданно интересным. В каком-то смысле он опережал время, создавая и утверждая его в новом горизонте мысли, что, несомненно, позволяет нам лучше понимать себя сегодня.

О.Э.Душин,
доктор философских наук,
доцент кафедры истории философии

***

Как история философии становится внутренним камертоном? Происходит ли это тогда, когда путеводная звезда на интеллектуальном небосклоне видится вдруг частью созвездья. Или когда замысловатый и герметичный мир философа внезапно размыкается, открываясь диалогу с другими мирами.

В первой половине девяностых на философском факультете инициация историей философии происходила на лекциях Константина Андреевича СЕРГЕЕВА. Кто бы из великих мыслителей не становился героем этих лекций — Гераклит, Аристотель, Декарт или Кант — и лектор, и студенты оказывались в потоке живого времени, где нет неважного, лишнего, скучного. Где Константин Андреевич «священнодействовал» за кафедрой над своими бумагами, исписанными мелким аккуратным почерком. А мы, тогдашние студенты, не решались поднять головы от конспектов, чтобы не пропустить ни слова, ни ассоциации, ни параллели и не слететь, зазевавшись, со знаменитых сергеевских качелей «от Зенона до Бергсона», как он сам их с улыбкой называл. Это была особенная улыбка, застенчивая и вызывающая одновременно, улыбка приобщения, если можно так выразиться, к мудрости и дерзости понимать.

Сергееву удавалось сочетать несочетаемое: глубину и вдумчивость ученого с праздничностью и искрометностью рассказчика. Ренессанс был абсолютно его эпохой. Математические гимны бесконечности Николая Кузанского, философская эксцентрика графа — согласие Пико делла Мирандолы, героический энтузиазм Джордано Бруно по особому резонировали собственному сергеевскому дару «переименования реальности». За красочной привлекательностью историко-философских сюжетов проступали исследовательские принципы, строгие и свободные одновременно. Важнейшие из них — полная «презумпция невиновности» изучаемого философа, отсутствие методологического схематизма, культурно-историческая контекстуальность. Единство этих принципов достигалось посредством «фирменных» сергеевских метафизических интуиций, позволявших любую эпоху видеть в фокусе целой истории философии, а саму историю философии считать выражением philosophia perennis — вечной мудрости, к которой Константин Андреевич был удивительно близок.

На его лекциях, статьях, книгах, на замечательном сообществе его учеников лежит отсвет может быть самого важного для практикующего философию признания. «Мое незнание всего лишь ученей вашего», — так Константин Андреевич подбадривал всех нерешительных или чересчур скромных. Он был замечательным учителем, деликатным, тактичным, тонким, незаменимым для тех, кто мог и хотел учиться философии. Эрудиция соседствовала в нем с непосредственностью и готовностью удивиться, логика с лирикой, застенчивость с отвагой. Работой, шлифовкой было всякое общение с ним, включая неписаное среди его учеников правило не звонить Сергееву раньше четырех часов дня. Экстерриториальность философа и миф о философе так замысловато переплелись, что теперь их едва ли различишь в угоду «исторической правде». Константин Андреевич любил повторять библейское: «Ноги тех, кто нас вынесет, уже стоят за дверьми». Неловко сознавать, что речь-то шла о нас. И все вспоминается, как самозабвенно он курил (тогда на философском факультете не возбранялось курить) после многочасовых лекций у заочников, в белом домашней вязки свитере, усталый, сосредоточенный, как будто удерживающий себя при реальности этими струйками дыма. И счастливый. Теперь понятно, что счастливый. Понятно и почему.

Л.В.Цыпина,
доцент кафедры истории философии.

***

Константин Андреевич СЕРГЕЕВ, профессор Сергеев, ушедший год тому назад, был одной из самых ярких фигур на философском факультете последних десятилетий, личностью, которая притягивала, вызывала интерес.

Как студенту мне довелось слушать его лекции на стыке «перестроечных» 80-х и «демократических» 90-х, то есть в момент, когда на глазах менялась «объективная реальность» и было ощущение, что она меняется не без нашего участия. Мировые проблемы и фундаментальные темы философии проговаривались живо и искренне. Это происходило и в аудиториях философского факультета, хотя делали это (и могли это сделать) не все. Для Константина Андреевича было совершенно естественным стремление к отысканию истины. Читая историю философии Ренессанса и Нового времени, он не замыкался в ней и не столько следовал хронологии, сколько исследовал свое мышление о философии и демонстрировал этот процесс нам. Он вводил и объяснял понятия, выявлял типологические черты, показывая, как они работают в различных условиях. Он свободно и профессионально обращался ко всему историко-философскому материалу, от ранних греческих философов до Хайдеггера, фиксируя наше внимание на историческом своеобразии эпох, школ и мыслителей.

Все, что делал К.А.Сергеев, он делал не просто профессионально, но красиво, что вызывало и соответствующее отношение студентов. Вспоминается случай. Однажды несколько студентов, выйдя из аудитории после лекции и обмениваясь мнениями (вроде: «Сегодня было хорошо!»), услышали удивленную реплику подошедшего сзади Константина Андреевича: «Ну вы даете! Как в театре — сегодня неплохо сыграл, не то что в прошлый раз!» Кстати, разбирая старые конспекты, я обнаружил, что записей лекций Сергеева у меня немного: я его не записывал, я его слушал.

Избегавший официозной публичности, Константин Андреевич был постоянно в центре внимания. Принадлежавшие и не принадлежавшие кругу близких учеников и друзей Константина Андреевича студенты, аспиранты, коллеги невольно оказывались вокруг него, как только он появлялся на кафедре и занимал неизменное кресло за отдельно стоящим столом. Он не экономил время на общении. Ему всегда можно было задать вопрос и услышать ответ, с которым не всегда хотелось соглашаться, но который всегда заставлял задуматься. Так случилось, что немногим более года тому назад я, не зная точно, насколько серьезно болен Константин Андреевич, обратился к нему за рецензией на свою книжку. «Я сейчас не могу, — сказал он мне по телефону. — Чуть попозже привози текст...» И добавил: «Главное, чтобы у тебя было все хорошо».

Д.В.Шмонин,
доктор философских наук

journal.spbu.ru

На главную страницу