Ползикова-Рубец Ксения Владимировна

(  1889 —  1949 )

  До войны Ксения Владимировна одновременно с преподаванием в Первой Образцовой школе Октябрьского района Ленинграда (как тогда называлась наша Гимназия) занималась разработкой экскурсионных программ по Ленинграду, работала со школьниками в Эрмитаже. Сейчас во всех петербургских школах есть учебный предмет – история и культура Санкт-Петербурга. В те времена это было совершенно новым направлением работы с детьми.

   С 1 мая 1922 года К. В. Ползикова-Рубец стала руководителем Центральной станции гуманитарных экскурсий для школьников, которая находилась в Аничковом дворце. Ксения Владимировна автор нескольких книг о Ленинграде. Она была удивительно образованным и культурным человеком, подлинным образцом того, что называют "петербургской интеллигентностью".

   Происходила из хорошей семьи (мать ее до революции была директором женской гимназии), получила прекрасное образование – окончила Высшие женские бестужевские курсы, а по некоторым свидетельствам, училась в Сорбонне. Очень ценны многочисленные благодарные отзывы учеников о ней, которые хранятся в нашем музее. Все они свидетельствуют, что встреча с этим уникальным человеком в детстве наложила отпечаток на их дальнейшую жизнь…

   Выпускник 1941 года М. Х. Лазарев даже написал книгу "Исповедь нерадивого школяра", где с необыкновенной теплотой вспоминает свою любимую учительницу – Ксению Владимировну. Он же перепечатал и издал ее дневник блокадной поры. Обе эти книги есть у нас в Музее. С началом Великой Отечественной войны в здании нашей Гимназии и в прилегающем к нему здании Русского Географического Общества расположили эвакогоспиталь № 2010. Многие учителя и старшеклассники начали работать в госпитале, в том числе и Ксения Владимировна.

   Первую Образцовую школу, которой РОНО приказало освободить свое здание к утру 23 июня, соединили с несколькими школами района, образовав 239-ую блокадную школу. Ксения Владимировна всю блокаду работала в этой школе завучем и преподавала историю, как могла, поддерживала детей и коллег…

   После войны Ксения Владимировна написала прекрасную книгу о школьниках блокадного города – "Они учились в Ленинграде". Действие книги открывается еще до войны: выпускной бал, вручение аттестатов, гулянье на Неве до самого утра – "священная для ленинградских школ традиция"; прекрасный город, наивные и добрые мечты выпускников о будущем… И вдруг война!.. Ксения Владимировна пишет о подвиге блокадной школы, в центре ее книги дети, учителя и город Ленинград. Книга вышла тиражом 75 000 экземпляров, один из них можно взять в гимназической библиотеке.

http://www.2spbg.ru/

*   *   *

http://zhurnal.lib.ru/k/kondratenko_e_w/kvprdoc.shtml

Это дневниковые записи сделаны в блокадное время героической ленинградской учительницей Ксении Владимировны Ползиковой-Рубец (1889-1949).

Как сообщили сотрудники музея Первой Образцовой школы, в которой она когда-то работала, данных о ее жизни сохранилось крайне мало. Педагоги и учащиеся этого учебного заведения, переименованного в начале Великой Отечественной войны в 239-ю школу Октябрьского района Ленинграда, а в наше время - во Вторую Санкт-Петербургскую гимназию, прилагают все усилия, чтобы собрать воедино воспоминания о ней ее учеников. Один из них, М.Лазарев, к счастью, написал о ней книгу. Есть упоминания о ней и в произведениях таких ярких летописцев первой половины ХХ в., как, например, ее многолетний друг Н.П.Анциферов ("Из дум о былом"), испытавший ужасы репрессий. В круг ее знакомых входил и Д.С.Лихачев, тогда еще начинающий ученый, а в XXI в. воспринимаемый в России как честь и совесть нации. Эти люди были цветом петроградско-ленинградской интеллигенции, у многих судьба оказалась трагичной.

Жизненный путь К.В.Ползиковой-Рубец, очевидно, во многом предопределился поддерживаемым в семье культом науки и искусства, столь характерным для многих петербуржцев. Ее мать, Ольга Николаевна Ползикова, была литератором, в 1890-1900-е гг. - сотрудницей Павловского института, в стенах которого Ксения получала среднее образование до выпускного 1906 г. Затем, изыскав возможности, Ксения Владимировна слушала лекции в Сорбонне. По возвращении в Россию обучалась на знаменитых Высших женских бестужевских курсах, на историко-филологическом факультете Смольного института. Получив столь солидное образование, с 1912 г. работала в средних учебных заведениях Петрограда-Ленинграда. В 1920-е гг. она - сотрудница Экскурсионного института, в 1922 г. - становится руководителем Центральной станции гуманитарных экскурсий для школьников, которая находилась в Аничковом дворце. С 1939 г. до начала войны - руководит Школьным кружком Эрмитажа. Кроме того, в эти годы Ксения Владимировна преподает в Первой Образцовой школе и одновременно занимается разработкой программ экскурсий по Ленинграду. Сейчас во всех петербургских школах есть такой учебный предмет - "История и культура Санкт-Петербурга", а в ту пору это было совершенно новым направлением работы с детьми.

Когда блокадное кольцо замкнулось, К.В.Ползикова-Рубец постаралась окружить своих учеников материнской заботой, учила побеждать смерть и невзгоды. Сдавала кровь для раненых бойцов и щедро делилась с ребятами донорским пайком, доведя себя до цинги. Помогала, чем могла, и взрослым - знакомым и незнакомым, сохранившим человеческое достоинство и не сберегшим его. Будучи человеком принципиальным, не боялась высказывать свои суждения кому бы то ни было, невзирая на чины и заслуги. Она ходила с палочкой, и здесь невольно обнаруживается уже и внешнее ее сходство с другой добродетельной, но категорически непримиримой к порокам женщиной, причисленной к лику святых Русской Православной Церковью в конце ХХ в., - Ксенией Петербургской. Никуда от этого сравнения не уйти. У К.В.Ползиковой-Рубец имелись все возможности эвакуироваться, но она осталась в родном "городе-фронте", как она называла свой любимый Ленинград. В этом городе она дожила и до Дня прорыва блокады, и до Дня Победы, и прожила еще несколько мирных, но таких коротких лет.

Сохранившаяся рукопись будет, по согласованию с одним из отечественных издательств, опубликована по окончании бережно проводимой литературной обработки, без которой, увы, никак не обойтись. Возможно, иллюстрациями послужат рисунки нынешних учеников Второй Санкт-Петербургской гимназии, сделанные к одной из годовщин снятия блокады - по крайней мере, такая идея есть. В наше время интерес к таким личностям, как Ксения Владимировна, крепнет, это добрый знак. Уже и в Интернете появились посвященные ей страницы. Выше приводятся лишь отдельные, избранные из числа уже подготовленных к печати фрагменты ее рукописи, позволяющие читателю, тем не менее, составить себе представление о блокадном Ленинграде, его героических учителях и школьниках. Этот вариант, максимально сокращенный, опубликован в конце 2007 г. в журнале "Педагогика". Один из серьезных киносценаристов прочитал его. Если звезды сойдутся, то за книгой, которая обязательно будет издана, последует экранизация, чего, конечно же, очень бы хотелось.

 С уважением,

Аорист (Евгений Кондратенко)

"Город-фронт на Неве". Жанр - документальная повесть.

         31/12 41 г.

Встаю в 9 1/2 ч. Раньше сегодня не имело смысла - светает только к этому времени. Свет в комнату проходит ослабленным, окно залеплено бумажками, памятниками нашей "добомбежной" наивности, и более полезной кисеей от занавесей, удерживающей осколки. К приходу с завода Ольги Михайловны Персиановой, моей подруги, с которой делю кров, ставлю самовар и варю кофе. Пьем без сахара, потому что его уже нет, и без конфет, так как их не можем получить. За такими продуктами очередь становится до восхода. Я собираюсь в школу на педсовет и советую О.М. для мытья головы использовать воду из самовара, а не повторять моего вчерашнего грустного эксперимента с походом в баню.

Совет проводится в бомбоубежище, поскольку в школе стужа. Третьего дня во время обстрела тяжелой артиллерией снаряд разорвался перед нашим зданием, осколок пробил деревянную дверь и вышиб стекло внутренней двери. Больше всего пострадали монферрановские львы, использованные Пушкиным в "Медном всаднике", - у ближайшего к Исаакию оторвана челюсть и отбит хвост (который подобран и хранится теперь в школьной кладовой - до времени восстановления памятников). Разбиты все окна помещений в сторону Сада Трудящихся.

Совет начинается с выступления директора. Она кратко и хорошо обрисовывает международную обстановку и возрастающее значение СССР. В это время слышу шепот: "Ксения Владимировна-а-а..." Оборачиваюсь, в дверях О.М., как оказалось, с последним сообщением "с фронта": после моего ухода начался обстрел, снаряд угодил в дом ? 2 по Демидову пер., что напротив нашего дома. Обошлось без жертв, так как он попал в запертый подъезд. В мою комнату влетел осколок. О.М. мыла голову в это время и была в глубине комнаты. Все окна в нашем доме разбиты. О.М. подумала, что я могу уйти с педсовета, но сейчас это невозможно.

А.М.Матвеева тем временем заостряет внимание на том, что при посещении ею урока математики обнаружено снижение требований к учащимся. Я встреваю с возражением, что требования как раз и должны быть понижены. Нельзя оставаться по-старому требовательными, видя перед собою эти бледные, с синими тенями, юные лица, замечая, что часто за уроком ребята погружаются в дремоту, и, в конце концов, все мы знаем обстановку, в которой живут ленинградцы. На эти мои слова резкая отповедь инспектора Высоковской: рабочие работают по-стахановски, и дети должны делать то же. Директор аккуратно спрашивает, настаиваю ли я на своем. "Нет, не настаиваю". (Это ведь бесполезно - нет подлинной заботы о людях, и этому обучить нельзя. И Кира Владимировна Чиркова мне говорила как-то, что она неплохой человек, эта Высоковская, очень честная, но - глупая.)

Вне заседания пытаюсь инспектора убедить на примерах из жизни: "Тов. Высоковская, вы, вероятно, знаете, что я цербер. Гинтер, директор 1-й школы, меня травил за большое количество плохих отметок, а сейчас я взываю к мягкости. Возьмем конкретный случай: мальчик получает "плохо", "поср.", "хор.", "отл.", "отл.". В прежнее время я не могла бы поставить итоговую "отлично" из-за наличия плохих отметок, а сейчас ставлю "отлично", ибо надо поощрить ребенка, который в холоде и без света учит прекрасно уроки". Инспектор соглашается. "Другой случай: мы все замечаем, что наша память ослабела. Врачи приписывают это питанию и нервам. Ученик прекрасно отвечает урок, но путает имена, говорит вместо Вернталета или Сертория что-то ужасное. Я ему это прощаю". "...Да, вы правы... Но вообще установка на повышение требований..."

Вот это наше несчастье - боязнь подумать по-своему. В.П.Бернадский мне однажды выговаривал: "Вы неисправимы, вы всегда хотите убеждать, а лучше делайте, как считаете нужным, и не убеждайте". А я не могу не убеждать - я не рак-отшельник, а член коллектива. Сейчас невольно вспомнился циркулировавший летом рассказ. (Не говорю "факт", слишком бы это было тяжело.) 22 июня, немецкие аэропланы бомбят наши пограничные аэродромы. Летчики бросаются к своим машинам, чтобы дать отпор. Комиссары с револьверами в руках их останавливают: нельзя действовать, пока нет распоряжения из Москвы.

Возвращаюсь домой. О.М. навела порядок, прибрала, заложила окна подушками и завесила коврами. Ей хочется встречать Новый год, а мне - сесть и плакать о тех дорогих, которых нет со мной. Ну, будем встречать. Варим маленькую кастрюльку пшенной каши на воде, без масла. Туда кладу корицы, изюма, несколько груш сухих и кураги. Сахара нет. В 11 ч садимся за стол. Он накрыт белой скатертью. Кроме каши у нас рокфор, полученный вместо масла, портвейн (1/2 литра по моей карточке, разливной 33 руб. литр), и до-стаю по мандаринчику из заветной банки с вареньем. Нам грустно, каждая думает о своих, и пьем мы за них, за свидание с ними. И мы счастливы, что мы вдвоем и поддерживаем друг друга. В 12 ч 15 мин ложимся. Холодно. На утро вода в кувшине замерзла, я к 8 ч иду дежурить в школу, а О.М. развивает деятельность по заделке окон в нашей комнате.

Так мы начали 1942 год.

 1/1 42 г.

К 8 ч пришла на дежурство. Электричества в школе нет. Комнату освещает коптилочка, сделанная из чернильницы. Очень холодно, так как окна без стекол, забиты фанерой, и в них такие щели, что ясно слышны скрип валенок по снегу и разговоры проходящих под окнами. Завуч, преподавательница Воробьева и я целый день делаем из листков, вырванных из старых тетрадей, фунтики для гостинцев ребят к елке. Коченеют руки. Навещает меня К.В.Чиркова. Надо удивляться моральной силе и выдержке этой женщины: туберкулезная, с карточкой 2-й категории (сперва 125 гр. хлеба, а с 25/12 41 г. - 200 гр.), она ежедневно с Ропшинской ходит в школу на Пряжку. Бодра и думает о других. Мне подарила две коробки спичек и купленную на рынке коптилку.

Появляется инспектор Высоковская и сообщает, что на елку на 100 бесплатных детских обедов будут даны 4 обеда для учителей. Составляют списки. Я как воспитатель VI кл. попадаю в список. Радуюсь - обед будет из 3-х блюд. Кроме того, покупаю по одному билету в 5 руб. для О.М., для Нины Голушиной и для А.И.Беляевой, которой только что вырезали раковую опухоль на груди. А.И. ходит с отеками и по возрасту старше меня...

Планирую так: я завтра пообедаю с учащимися, а О.М. съест вечером этот свой обед. Прибегает наша уборщица: в булочной упал Силаков, наш преподаватель физики, а у нее не хватило сил его дотащить. За ним снаряжают санки.

 2/1 42 г.

Предстоит елка для младших классов, включая VI. Кроме того, 400 платных пятирублевых билетов наша школа распределила среди детей, не ходящих в школу. Желающих было гораздо больше. Вчера они шли за этими билетами вереницей, отказ вызывал глубокое и тихое огорчение у одних и бурные протесты у других. Особенно шумели жены красноармейцев. Они глубоко правы, ошибочно было раздавать билеты в порядке живой очереди, вина ГорОНО. А сама идея устроить елки в осажденном городе прекрасна. (Это постановление Ленсовета.) Они внесли такую радость в жизнь школьников. В классе, еще до окончания занятий, я проводила беседу, подчеркивая заботу о детях. Давно не видела ребят такими оживленными, глаза блестели. Старшие огорчались: у них елки с обедами - в театрах. Но сейчас сладости дороже спектакля, говорили они. Учащиеся VII кл. настаивали, что они "младшие", VI кл. встретил аплодисментами известие, что они действительно младшие. В прежние годы в этом возрасте были вечные обиды: "почему мы младшие?"

С 10 ч утра до 13 ч намечена елка малышей, а с 14 ч до 17 ч - для IV-VI кл. Пришла к 13 ч, так как дежурю в зале с этого момента. Два разноценных грустных известия встречают меня в школе: нет электричества, а поэтому елка будет темной, и умер-таки Силаков. Умер ночью, один в физическом кабинете. Его утром нашли лежащим на полу. Очевидно, умер во время сердечного припадка. Удивительно, что никто из ночующих в бомбоубежище не нашел для себя возможным ночевать с товарищем. Было же ясно, что он плох. Я его совсем не знала, ведь он из другой школы. Производил ужасное впечатление опустившегося человека, изголодавшегося, грязного, полуинвалида. Семья его эвакуировалась давно. На столике рядом блокнот с записями. На последних листках выведено:

"9.XII. Ничего утешительного. Мой вес 56 кг (никогда на моей взрослой памяти не было такого веса). Говорят, что прибавят хлеба. Но все это разговоры. Когда прибавят? Хорошо бы дотянуть. Отекает лицо. Не могу поднять вязанки дров".

"Вот уж доподлинно: "оставь надежду навсегда". Трудно переносить голод. Исключительно трудно. Пока что спасаюсь картофельной мукой (1 ложка в день)".

Это уже второй труп в нашей школе, о первом напишу после - в его доставке в школу принимала участие и я. Мы и не подозревали, что это уже безжизненное тело.

Когда приду домой, выпьем кофе со сладостями из фунтика. Воспринимается сейчас это как чудесный пир. До войны в такое нельзя было бы поверить.

 Новогодняя елка

Раздеть учеников, как некоторые собирались, оказалось наивной затеей. Было холодно, даже в пальто и в валенках. У дверей в залу стоял Дед Мороз. Почему-то он в красном в этом году, точно символ. Елка чудесная, с полу до потолка, и на ней обилие украшений. Но она не освещена. Ребята на нее мало внимания обращают, спрашивают, когда подарки и обед. Краткое вступительное слово произносит директор, от учителей говорит преподаватель математики, от воинской части, расположенной в нашем здании, один из бойцов с простой русской внешностью и сумраком в глазах от того, что увидел сразу так много изможденных детей. Озирается. После выступают ученики V кл. В качестве конферансье их воспитательница И.В.Фавицкая. Говорит плохо, нечетко, а содержание стихотворений ею плохо продумано: сейчас нельзя и совсем не нужно говорить, что немцы не напоят своих коней в Днепре. Ребята, впрочем, не слушают, не вникают в смысл, вяло аплодируют. Но шума мало. Дети вообще сейчас не шумят. Меня это очень огорчает. Недавно, когда двое моих мальчиков подрались, я была очень довольна.

С обедом запаздываем. Дети томятся. Преподаватель математики вынужденно рассказывает скучнейшую и бесконечную историю о каких-то двух немецких подростках. Ученики не слушают. Боец негодует и хрипит мне в ухо: "Что это он так тянет?"

Наконец обед готов. Каждый педагог ведет по 15 человек. Столы накрыты белыми скатертями, лежат ложки (обычно-то ложки приносят сами обедающие). Мы, педагоги, отрываем талончики (на 1-м столе), получаем тарелки супа и ставим их перед ребятами + 100 гр. хлеба. Суп нечто вроде рассольника. Затем обносим вторым: маленький биточек и ложки две вермишели. Дети в восторге. Говорят лишь, что хотелось бы 4 таких. На третье: желе, в котором черешни. Полный восторг.

Затем вереницей подходят за фунтиками. В них много печений, курага и 1 1/2 конфеты "Чайка". Вес 250 гр.

Но путь из столовой идет по длинному коридору. Ученик VII кл. Юрий Ушаков (этот класс не должен быть сейчас в школе) нападает на малыша и отнимает печенье. Ловлю Юрия и тащу в столовую. Он уверяет, что не виновен. На нем находят печенье. Тогда он уверяет, что с утра не ел. К сожалению, это не единственный случай. Чуть позже красноармейцы помогают выставить из школы неведомо откуда появившихся ремесленников.

Отпустив детей, мы садимся за стол. Увы, зав. столовой объявляет, что обедов для нас нет. В это время приезжает представитель райсовета. Обращаемся к нему, но, к сожалению, не все это делают в до-статочно приемлемой форме. Он торопится куда-то и обещает обеспечить обед завтра.

 3/1 42 г.

Вызвали в Институт переливания крови. Великая радость: донорам выдали на 10 дней дополнительного питания. 200 гр. белого хлеба в день, масла 250, сахару 200, конфет 300, мяса 400, 5 яиц и 150 гр. рыбы.

 5/1 42 г.

К 10 ч иду на ул. Печатников на учительскую конференцию. Приятно повидать знакомых учителей. Конференция начинается около 12 ч. Доклад зав. РОНО Алексеевой мало интересен. Затем тщетные взывания, чтобы люди выступали. Первая берет слово Л.П.Фролова. Отвратительное выступление: доклад произвел исключительное впечатление, особенно ценен отказ от оперирования лишь цифрами успеваемости. Причина фимиама всем стала ясна: она как завуч не представила отчета по школе, ну надо было предотвратить выговор.

Выступала и я. Говорила о необходимости быть бодрой и влиять в этом смысле на учащихся. И еще говорила, что если серьезно ставить перед собой задачу о вовлечении всех ребят в школы, надо заявить, что будут созданы дополнительные группы, в которых курс начнут проходить сначала. Алексеева: "То есть воскресить семестровую систему?" Я ответила, что не знаю, как назвать систему, но родители боятся посылать детей в школу, так как им трудно догонять пропущенное, а напрягать сейчас силы детей страшно. Мое выступление поддержал М.И.Кириллов от партчасти ГорОНО.

На конференции получили суп без вырезки талонов. А вторым - лапшой - меня угостил Т.В.Савранский, пожертвовав свой талон. Старик - молодец. Он сильно похудел, но такой же аккуратный, чистый, бодрый. Вышли с ним вместе, и на Театральной площади попали под страшный артиллерийский обстрел. Снаряды летели с отвратительным свистом, разрывы слышались где-то очень близко... Сообразили, откуда идет обстрел, и спрятались под аркой дома.

И, тем не менее, шли с бодрым настроением. Он так убедительно говорил, что в ближайшее время школа начнет работать как следует. Есть люди, которые одним только своим видом, мыслью, поступком придают тебе сил.

 Кровь

Иду сдавать кровь в институт. Когда-то такой блестящий, насквозь гигиеничный, он теперь неузнаваем: холодно, темно. Санитарки и сестры в ватниках или сомнительной чистоты платках поверх халатов. Увидела его без света, с лампами-коптилками. Операционная, буфет и столовая в подвалах. Институт пострадал в одну из бомбежек. Уборные на замке - нет воды. И в этой обстановке, как на фронте, идет большая и интенсивная работа.

Сопоставлю по памяти меню обеда в июле и ноябре 41-го г. Июль: перед взятием крови стакан чая с тремя кусками сахара и белой сайкой, обед чудесный - наваристый рассольник с потрохами. На закуску свежая икра или селедка. На 2-е большой кусок курицы с рисом под белым соусом и затем стакан какао. Ноябрь: вегетарианский суп со свежей капустой и сметаной, конская, очень грубая, колбаса с безукоризненно белыми довоенными макаронами и компот из урюка. Какой обед ценнее? Несомненно, ноябрьский, когда единственный раз в месяц ели досыта. Хлеба 200 гр.

В кабинет гинеколога врывается женщина-скелет, бросается на стул и истерично говорит, называя врача по имени-отчеству: "Вы моя последняя надежда, я ведь умираю, муж уже умер, а я должна сохранить себя для ребенка. И как врач я понимаю: мое единственное спасение в том, чтобы мне влили крови". Он тяжело идет к зав. донорским отделом. В кабинете ? 1 я слышу их разговор: это немыслимо, вся кровь на учете. Как он ей это сообщит, не знаю. Я бы рискнула сдать дополнительно, но - кому? Бойцу. Лично близкому человеку. Или тому, чья жизнь представляет действительную ценность для остальных... Вот какое жестокое время.

...Чай, увы, без сахара. Ломтик хлеба и 3 соевых конфетки. Донорский обед в январе 42-го оказался таков: 200 гр. хлеба, суп из соевой муки с хлопковым маслом, колбаса из сои с кониной, мягкая и невкусная, и чудный сладкий кисель.

 Гробы, похороны

Когда мы теперь ходим по улице, мы встречаем десятки таких похорон: везут в гробах на салазках, везут и завернутыми в одеяло, наподобие мумии. Я видела покойника, везомого в дешевеньком гардеробе, видела другого - просто в одежде и с закрытым газетой лицом; видела и более жуткую сцену: старуха по Невскому без всякой доски или салазок волокла за веревку труп. На углу ул. Восстания женщина-милиционер остановила старуху, сказав, что так тащить мертвеца нельзя, надо под него подвязать хотя бы фанерную доску. Собралась огромная толпа, и мнение раскололось - одни на стороне милиционера, другие - вступились за старуху, обезумевшую; у нее нет слез, просто качается и трясется лицо. Недавно по пр. Майорова женщина на салазках везла очень аккуратный гроб. Он был обит голубой материей и поверх нее белой кисеей. Следом шла другая женщина и несла завернутые в бумагу цветы. При виде этого зрелища все прохожие останавливались, с изумлением смотрели на это. Покойники же, влачимые в одеялах или в подобии гробов, не привлекают внимание.

 17/1 42 г.

Еще одна смерть в школе - умер А.М.Москалев. Он был давно очень слаб. Засыпал на дежурстве в коридоре. Я его часто освобождала от дежурств в коридоре и столовой. Старик очень бодрился, ему очень хотелось жить. Все ждал улучшения продовольственного положения и говорил: "Я креплюсь, деньков на десять меня хватит". Его хватило на семнадцать. Последнее время его освободили от работы, и он лежал дома. Кто следующий? А.А.Починков говорит, что он. Е.А.Богомаз едва ходит. Молодая учительница А.В.Воробьева совсем обессилела, а муж ее гибнет от туберкулеза.

Подняла шум. Местком должен зашевелиться и хлопотать о помещении слабейших преподавателей в стационары. Там людей держат на усиленном питании от 4-х до 14-ти дней. Сейчас в "Асторию" попал на 10 дней В.Н.Бернадский. Очень рада за него.

Умирают и дети. У нас умер ученик VIII кл. Николаев. Другой ученик, из Х кл., Чашин, пришел ко мне на дежурство. Меня он совсем не знает. Его, видимо, пригнал ужас одиночества. Обстановка дежурства такова: вся школа погружена в темноту, канцелярия перенесена в медкабинет. Телефон там едва слышен, и мучительно добираться до него в темноте. Окна забиты. На столе горит коптилочка, которая гаснет ежеминутно. Больше света от топящейся печки. Входит мальчик, волоча ноги: "Я очень, очень озяб. Можно погреться?" При отблеске огня вижу ужасные синие тени на лице, тени, которых я так боюсь. Предлагаю ему стул, снять обувь и греть ноги. Он интересуется признаками смерти от истощения, мечтает о стационаре... Делаю все усилия, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей. Он остается до вечера: "Дома целый день никого, такая тоска". А.Н.Москалев - отчасти жертва неразумной отцовской любви: все свои мясные талоны отдавал сыну, и без того имеющему 1-ю категорию. Последнее время теперь уже сын стал отдавать ему все, но было уже поздно.

Говорила с детьми о заботе, которую мы должны проявлять друг к другу. Чувствовалось, что многие и без меня все понимают, но некоторые - безнадежно глухи к этому. Но не они виноваты, а семья, школа и вся наша прежняя установка в воспитании.

Числа 19-20 декабря минувшего года, когда были разрешены молнии, в ответ на телеграмму В.А.Петропавловской я послала молнию на общий счет: "Бубин скончался, остальные и Кира здоровы. Работаем". Бакралов и Москалев вносили тогда свою лепту за телеграмму. А теперь уже не послать - целый синодик.

 Восприятие смерти

Эволюцию отношения к смерти можно проследить и по нашей школе: октябрь, умер Бубин. Это не смерть от истощения. Он был мобилизован как гидротехник. При полетах усилилось кровяное давление, и его отослали лечиться в Военно-медицинскую академию. Но почему-то лечиться не захотел, чем очень тревожил семью. Вхожу в VII кл., и ученик мне сообщает: "Урока я не учил, потому что был у Бубиных, а у них вышла маленькая неприятность - скончался папаша". В перемену бегу к администрации. К Бубиным посылают преподавателя физики Б.Н.Пажского выяснить, чем школа может помочь семье. Семья просит гроб и транспорт. Столяр школы делает хороший гроб. Учителя избирают комиссию по похоронам, в которую попадаю и я. На венок собрано около 300 руб., отдаем их семье и на часть денег покупаем хризантем. Родня религиозна, и его отпевают у Николы Морского. Еду на трамвае из школы, с расчетом успеть к моменту выноса из церкви. Мой ? 29 идет к Мариинскому театру, так как при разрушении фугасной бомбой дома на углу Плехановской и Столярного пер. трамвайный путь поврежден.

Слезаю у театра, и в этот момент воют сирены. Воздушная тревога. Морозит, протягивает ветер, иду по площади и Театральной улице. Вход в собор сбоку. Масса голубей, их еще не съели, так как их зорко оберегают сторожа. Вхожу в церковь. Битком набито. Слышится: "Сегодня Клавдия и еще какой-то святой". Но, кроме того, масса покойников. С трудом нахожу Бубина. На похоронах человек 15. От нашей школы Москалев, завуч, директор и я, а из 1-й Шестаков и Дорнометодова. Подают военный грузовик. Садимся у гроба. От школы еду только я. Очень холодно. В душе осуждаю товарищей, не посчитавших нужным отдать последний долг такому человеку, который для всех нас многое значил как личность. Окраины города поражают: повсюду настроены баррикады из дерева, земли и набитых чем-то мешков. Автомобилю часто приходится менять направление. Приезжаем на Волково кладбище. Стоят в очереди гробов 8-10, на каждом написано имя, отчество, фамилия. Могила Бубина готова, и хоронят быстро. Вся обстановка не располагает к промедлению: военные ходят по кладбищу в тулупах и походной форме, где-то, не очень далеко, стрекочут пулеметы и ухают пушки. Война на самых подступах к городу.

А 2/1 42 г. смерть настигла Силакова. Гроб делает тот же школьный столяр, но за хлеб. Ему дают карточку мертвеца. Я дежурила в столовой 5/1 42 г. и пошла узнать, когда готов будет суп. Открыла дверь в общежитие технических служащих и обомлела: кровать и рядом - гроб. Потом сообразила, это кровать столяра. Завуч В.В.Бабенко говорит, что Силакова похоронят в траншее, но мы якобы должны устроить приличные похороны: столяр сделает гроб, мы променяем пальто умершего на хлеб, который дадим могильщикам, а на кладбище свезем на салазках. Выслушав завуча, не могу не протестовать. Нецелесообразно тратить силы живых на мертвецов. И решаю для себя, что ни на какое кладбище не пойду.

Истекли еще две недели, и умирает Москалев. Никто не собирался на похороны, никто даже не интересуется, будут ли его хоронить родные и чем им школа может помочь. И я слышу, как завуч говорит: "Подумайте, мы ведь и участия никакого принять не можем, он жил так далеко, на Петроградской стороне".

Силаков лежит в обществе того трупа, в доставке которого в школу мне пришлось принять участие. Было это так. Я пришла в школу к 8 ч 30 мин, чтобы при свете приготовить уроки. Сижу в канцелярии, там администрация и еще несколько педагогов. Входит гражданин и говорит, что на улице, сходя с трамвая, упала женщина, и ей надо оказать помощь. З.К.Бонуаре и я взяли учащихся и носилки и отправились к Саду Трудящихся. Пока женщину укладывали на носилки, я подняла с земли ее мешок. Когда мы ее доставили в медкабинет, оказалось, что это труп, уже окоченевший. При ней нашли паспорт на имя Павловской с пропиской на Мойке, 12 и пропуск на табачную фабрику. И никаких продовольственных карточек. Это обычная история. Наша техническая служащая вызвалась пойти на квартиру: выяснилось, что жила она в хорошей комнате, куда пустила жилицу. В похоронах никто не заинтересован, и у нас она пролежала больше недели.

 Кошки

Впервые о желании съесть кошку я услышала в октябре. Учительница немецкого языка детей Лозинских и Андрес попросила Т.Б.Лозинскую сказать мне, что она с удовольствием съела бы моего кота. Я вознегодовала, а Т.Б. оказалась более прогрессивно настроенной: "Не все ли равно, если вы в конце концов вынужденно решите истребить кошку". О кошке заговорила и Оля Тырса, а я, смеясь, сказала, что не пущу ее в свою квартиру, боясь, что она украдет моего кота.

Затем кричавший все время от голода наш кот Мяу Тимофеевич был усыплен в лечебнице. Организовать это дело я поручила О.Л.Тоддес, сама не смогла бы, конечно. С тех пор о кошках часто повелись разговоры. Сперва шуточные - с того момента, когда я отвезла Лозинским кусочек ветчины с завода О.М., а Т.Б. его, мелко нарезав, поджарила. Мы стали отмечать именины ее супруга, М.Л., этими кусочками + шпинат-пюре. И М.Л. задал вопрос Т.Б.: "Таня, что это я ем? Что-то прекрасное, органическое..." А я, шутя: "Это задняя лапка моего кота". М.Л. нашелся: "Ну, вот видите, я всегда любил котят".

А однажды пришла Аня Тырса: "Знаете, я вам скажу секрет, только вам, и не говорите никому. Я ела кошку, до чего это вкусно". Оказывается, какой-то естественник из университета и часовщик наладили это дело. Они убивают кошку, снимают шкурку и очень тщательно и чисто приготавливают мясо. За это они берут себе полкошки. Е.А.Тырса вымочила мясо в воде с уксусом, и получилось вкусное мясо, слегка напоминающее кролика. То же мне говорила и Катя Малкина, которой дали попробовать кусочек.

Теперь уже было так голодно, что и мы с О.М. замечтали о кошке и пожалели о бесцельной смерти нашего кота.

Боря Пиотровский заболел и лежит у Н.Д.Флиттнер. Сильно похудевшая Н.Д. кормит четырех кошек. Его пришла навестить Н.П.Кипарисова и потом рассказала обо всем увиденном И.А.Орбели, который, говорят, рвал и метал, и кричал, что отнимет 1-ю категорию у человека, который ее тратит на кошек.

Милена возмущена. Свою кошку они тоже кормят, и людей расценивают, как людоедов, если они едят кошек. Меня возмущает обратное. Я часто даю кусочек хлеба товарищам или ребятам и знаю, как это воспринимается. Люди этому так радуются. Как же можно кормить в этой обстановке животных? И что за чушь сравнение с людоедством - ведь едим же мы выращенных нами телят, поросят и птиц.

А.А.Починков сказал: "Если бы Н.Д. дала мне одну из своих кошек, я бы дольше протянул". Костя Мельников съел двух кошек. Одну из них ему удалось поймать. Матроску, которая жила у Маши, украли на темной лестнице, у нее на глазах. Кошек в городе теперь вообще нет. Вчера О.М. видела, как какой-то человек на Кузнечном рынке носил дрожащего песика. Очевидно, на обмен. Интересная возникла форма обмена: "Чего-нибудь, что кушают".

Почему мы так голодны? До 25/12 41 г. в течение месяца служащие получали 125 гр. хлеба, а рабочие 250. Сейчас служащие получают 200, а рабочие 250. В III-ю декаду декабря и I-ю января выдач вообще не было. Сейчас маленькие выдачи бодрят: 50 гр. масла по всем карточкам, 100 гр. песку рабочим, 400 гр. муки и 400 гр. крупы.

Как это расходуется? Из 100 гр. крупы каша нам на двоих, без масла. Вчера после полутора месяцев попробовали жира - стопили кусочки жира с донорского пайка. Чудесно. Суп из костей конины, на одних и тех же костях, варился шесть раз. О.М. их дробила, парила и т.д.

Я сварила суп из клевера, который когда-то купила на могилу мамы. Ольга Михайловна не могла есть, а мы с Лилей Шолпо нашли его вкусным. Лиля покупает хлеб на рынке: 100 гр 35-40 руб. Мечтаем достать овса - завуч купил 167 руб кило. Это очень дешево. Деньги сейчас абсолютно не нужны, и ценности в них нет.

Мы живем лучше других, так как мы одинокие женщины, получающие 1-ю категорию. О.М. как рабочая, я как донор. Очень помогает и мой донорский паек. В январе я его получила за две декады. О.М. пыталась им не пользоваться, но для меня это психологически невозможно. Все же сахар и белый хлеб главным образом я ем. То же яйца. Боре Пиотровскому снесла два белых сухарика, два кусочка сахара и две заварки кофе. Я чувствовала, что ему этим доставила удовольствие. Сухарики он кушал при мне: "Мне ведь трудно, Ксения Владимировна, у меня 1-я категория, а у моих двух иждивенческие и никаких запасов". А потом сказал: "Дайте, я пожму вашу руку и скажу спасибо". Вот почему не могу понять, как Милена и Н.Д. кормят своих кошек, и почему бы не сжарить их для Бори, ведь обе, как говорят, страшно любят его. У мамы моей был для этого чудный термин: Affenliebe.

 Спасибо

Многим хочется помочь, и нет возможности. Аня Тырса такая милая, такая ласковая и часто бывает такая голодная. Говорит - от голода все внутри болит и тянет. "...И я часто плачу, хотя это нехорошо и маму страшно огорчает". Мы, пока могли, кормили ее обедом, теперь поим кофе с ломтиками хлеба и иногда с дурандовой конфеткой. Хорошо, что с О.М. у нас всегда одинаковые желания помочь и накормить хотя бы чуточку, и О.М. меня упрекает только, если я отдаю свой завтрак и вообще накладываю лишения на себя одну, а не на нас двоих.

К О.Л.Тоддес я совсем равнодушна, но она прямо гибнет. Ее двоюродная сестра и брат уже умерли. Л.С. к ней тоже равнодушен стал: встречает во дворе и говорит: "Ну что, слабеете?" - и идет дальше. Стараемся ее тоже напоить горячим кофе и дать кусочек хлеба. У Тоддес к тому же жуткая неприспособленность. Это выводит из себя, когда человек о себе никак не хочет позаботиться, и уповает лишь на помощь со стороны. Она же взрослый человек.

В школе немножко подкармливала ученицу VIII кл. Степанову. Она пошла в баню и забыла кошелек в пальто. Кошелек и деньги уцелели, а хлебную карточку украли. На нее было тяжело смотреть. Когда я вошла в класс, то сразу поняла, что с нею произошло что-то ужасное. В глазах ее застыла столь опасная сейчас истерика, взгляд гаснущий и тупой, будто она не видит ничего, кроме предстоящего кошмара. На вопрос, что с нею, она не ответила. А в столовой я опять подошла к ней и спросила: "Что с тобой?" И тогда она заплакала и рассказала. Живет с матерью, у матери 1-я категория, но она каждый день с Мойки ходит на завод "Большевик" пешком и совсем слаба. Степанова только с этого года моя ученица. Изначально она не из нашей школы, и, говорят, у нее тяжелый, резкий характер и неподходящий тон с педагогами. В первый раз, когда я ей дала свой завтрак, она резко отказалась: "Не возьму". "Возьмешь. Не имеешь права не взять, раз тебе его даю я, человек намного тебя старше. А знать это никто не будет". Взяла. Второй раз сунула ей завтрак подмышку в столовой, когда она обеими руками несла тарелку супа, и быстро отошла. После завтрака она подошла ко мне и оттаяла: "Ксения Владимировна, большое, большое вам спасибо". Конечно, эти два-три завтрака не могли оказать существенной помощи, но моральную - огромную. Самое страшное в наше время - равнодушие. Это грех. А ведь некоторые грешат с удовольствием, будто бы находя в этом усладу, особый смысл. А свою награду я имею - Степанова учит уроки на "отлично" и ищет случая поговорить со мною.

И как важно вот это "спасибо". Это слово означает: "Спаси Бог". Помогает, успокаивает, придает силы.

 21/1 42 г.

Коля Ушаков заболел корью. Это мой ученик в течение трех лет, кружковец. Его старший брат Володя - мой любимый ученик. Мать сейчас одна с мальчиком. Это все, что у нее осталось. Я с трудом уговорила ее пустить сына посещать школу. Она боялась утомления. Коля заметно повзрослел, стал хорошо заниматься и твердо решил кончить семь классов. Заболел перед самыми каникулами, когда так радовались елке. Поместили в детскую больницу, на ул. Декабристов. Постельное белье свое. Мальчик обделался, и все белье снесли, оставив его на голой клеенке. У него воспаление среднего уха и воспаление легких. Специалиста-"ушника" нет. Мальчик завшивел. Боится задремать, ведь со столика крадут пищу. Он говорит, что санитарки. Послала ему сухарик белый и две соевых конфетки и написала шутливую записочку: "Милый Коля, посылаю тебе сухарики и конфетки из своего донорского пайка. За это требую "отлично". К.В.Р.". Мать говорит, что он буквально расцвел и сказал ей: "Пожалуйста, сохрани мне это письмо". Послала второй сухарик.

Некоторые дети проявляют большую чуткость. В моем VI кл. недавно подрались двое мальчиков. Я была в глубине души рада - первое за все это время проявление мальчишеской энергии. Победителем вышел Заполевский. Он хорохорился, доказывал, что прав. Мертенс ревел. В тот же день за обедом завуч видит, что Заполевский наливает суп в баночку, а это запрещено, так как мы следим, чтобы дети съедали суп на месте. Она делает ему замечание, а он говорит: "Ну, пожалуйста, позвольте мне, это для Рощина, у него ноги пухнут".

Поместила об этом заметку в стенгазету класса.

 Зачем нужны бомбоубежища

Наша учительница Т.Н.Тумбальцева была одна дома, возилась в кухне. Грянула тревога. Вдруг с полок посыпалась посуда. Она стала ее собирать. На крики побежала в коридор. Дверь в ее комнаты открыта, а комнат - уже нет. Она с Гражданской побежала в школу - в тапочках, блузке и юбке. На дворе мороз. Мы ей собрали деньги и вещи. Когда я ее спросила, чем лично могу помочь, она просто сказала: "Всем, и прежде всего нуждаюсь в сорочке, так как та, что на мне, грязна".

Завуч была в школе, а сестра и муж дома. Рухнула вся квартира и лестница. Их сводили по пожарной. Уцелели, потому что он был в ванной, а она на кухне. Из полов выскочил кафель, они успели даже расстроиться из-за этого, перекинулись восклицаниями и начали аккуратно собирать плитку в стопочки, потому что не сразу увидели, что их квартиры больше нет. На откапывание пошли директор и учителя помоложе. Сбежавшиеся людишки вещи крали прямо на глазах. Через несколько дней Тумбальцеву вызвали к комиссару команды выздоравливающих. Ей был предъявлен подстаканник из серебра с надписью - подарок театра ее мужу. Комиссар предложил подписать акт, на основании которого изобличенного в краже лейтенанта должны были предать Военному трибуналу. Она отказалась. Права ли она? Нет. Мародеры должны караться человеческим судом. Тем более - офицер, младший командир... Глубоко прав Орбели, передавший в Военный трибунал дело о хищении продкарточек в Эрмитаже одной технической служащей у другой. "А вдруг лейтенанту понадобились средства на лекарства для больной мамы? Мы же не знаем..." - "Голубушка моя, зачем еще строить какие-то предположения? Достаточно с нас того, что мы постоянно видим. Иначе оправдать можно все, что угодно, любую наживу, якобы человек приспосабливается. А душу-то он свою куда задвинул, такой человек?"

Архитектора Успенского нашли через месяц под развалинами его дома. У трупа был отломан палец с приметным золотым кольцом. Комната осталась цела, но мешочек с деньгами и золотыми вещами исчез. Омерзительно.

В ноябре-декабре 41 г. многие вернулись из убежищ в квартиры. Кого-то прогнал холод, а другие попросту привыкли к бомбежкам. А.Н.Меркулова первые бомбежки была невыносима, металась из квартиры на лестницу, захлопывала за собой нечаянно дверь на американском замке, начинала звонить, пугала всю квартиру и затем устраивалась на ночь в кладовке, считая ее почему-то безопасным местом. Причем в кладовке полностью поместиться было нельзя, поэтому ноги оставались недвижимо в передней. А по прошествии времени она уже спокойно спит у себя в комнате и ведет себя так, будто никакие бомбовые удары и артобстрелы именно А.Н.Меркулову никак не касаются. Сама же я первую ночь сентябрьской бомбежки легла на ковре в коридоре, понадеявшись на несокрушимую крепость капитальных стен коридора.

Вид разрушенных домов доказывает, что для воздушных волн нет препятствий. Пожалуй, чаще всего сохраняются печи, камины, но не влезешь же туда? Иногда рушатся верхние этажи, иногда средние, иногда нижние. Предусмотреть ничего абсолютно нельзя.

Василий, сосед, выздоравливающий офицер, носящий орден Красной Звезды, стоит в очереди за спуск в убежище, но не для себя, а для Шахова, до недавнего времени - комполка на фронте, и взял с него слово, что тот безропотно будет этим пользоваться. Но сам же своей жене и мне не очень советует. Мнется и говорит: "В поле укроюсь от снарядов, а в городе, кто его знает, куда летят они и падают бомбы". Все приехавшие с фронта утверждают: "В городе страшней, чем у нас".

 Занятия

Школа в хаотическом состоянии. Холодно. Чернила замерзли. VIII и IX кл. вынужденно занимаются в одном помещении. Уроки начинаются в 11 ч, длятся по 30 минут, и заканчиваются к половине второго. Звонков нет, учителя сами сменяют друг друга. Я ношу в класс сеточку с большим кувшином и бидоном. В первом ношу домой воду, так как в школе отогрели водопровод, во втором - суп. Его качество в последнее время ухудшилось, но учителям дают по две тарелки, так что еще остается на ужин.

Среди урока может войти ученица и, не спрашивая разрешения, сесть за парту. "В чем дело? Урок ведь начался в 11 часов?" - "Я стою за мясом, ну и пришла пока в класс". Несмотря на все трудности, некоторые ребята прекрасно учатся. В классах народу мало, поэтому присутствующих спрашивают чаще обычного. Но удивительно, как они ухитряются учить уроки.

          2/3 42 г.

Сижу в кабинете завуча. Мы с ней по пустяку заспорили и не успели остыть от эмоций, когда в дверях появилась маленькая, легкая в движениях девочка - дочь Бубина, которого мы похоронили в октябре. Лицо у нее хорошенькое, и сейчас оно уже без тени столь обычной теперь грусти крохотного человечка, замкнувшегося в себе.

"Здравствуйте, Ксения Владимировна. А у нас дома все умерли". Завуч нервно передернулась, и мы с ней одновременно, в один голос, воскликнули: "Кто все?"

"Сперва бабушка, а потом мама и Володя в один и тот же день, а меня взяла к себе тетя. А квартиру нашу, пока я была у тети, обворовали воры. А теперь я иду за вещами, которые у нас были в бомбоубежище, такой красный узел".

Значит, умер и Володя Бубин. Серьезный, прекрасный мальчик. Ученик-отличник. Лучший художник не только в школе, но и в моем кружке в Эрмитаже. Случилось все это 12/1 42 г. Нет больше целой семьи.

 Памятник

Ночью я увидела Володю во сне. Он совсем слабый лежал в траве, высокой и густой, пахнущей елками. И сквозила какая-то странная тишина.

Он говорил мне, как ему плохо, но что он не умрет ведь, потому что нельзя. И я хотела его в этом поддержать, поведать ему о будущей его жизни, о том, каким он вырастет, станет известным и уважаемым скульптором, как и мечтал. У него будет большая семья, много таких же детей, каким я знаю его, природа наделит их талантами и способностями. Но эти слова уносились прочь липкой тишиной, и лишь по движению моих губ Володя догадался, о чем я веду рассказ.

Он удивился и обрадовался и с наивностью ребенка, ожидающего от взрослого ответа на любой вопрос, с непонятной легкостью поднялся и повел меня за руку в чудесный парк, на озерный берег. Даже во сне я определила, что это место очень похоже на один из чудесных природных уголков под Выборгом.

Но теперь здесь высилась в тени деревьев черная колонна. "Вот мой памятник, - сказал мальчик, - очень красивый, а под ним моя могила... Или это все неправда?" "Это все неправда", - торопливо заверила я. И Володя отвел взгляд, ему будто бы стало больнее от моей фальши.

 Анекдоты из учительской

Инспектор ГорОНО Орлов долгое время никак не мог попасть к нам на уроки. Пути ему заступали враги. Поскольку он человек дисциплинированный, то всякий раз, когда объявляли тревогу, спешил укрыться и дожидался отбоя. По телефону непременно спрашивает, как у нас с дисциплиной. Мы заверяем его, что все на должном уровне. Не рассказывать же ему, что мальчишки после уроков обычно спешат улизнуть домой, несмотря даже, например, на пальбу зениток. Милиция мало борется с хождениями по городу, и ей наши пострелы еще не попадались.

Само появление Орлова в Ленинграде анекдотично. Сюда он приехал в командировку из Москвы и героически застрял. Когда началась эвакуация самолетами, он срочно отбил телеграмму наркому с просьбой обеспечить его скорейшее возвращение домой. Но то ли в Наркомпросе что-то напутали, то ли кто-то не проявил всю заинтересованность в его эвакуации, а только нарком дал телеграмму ГорОНО с убедительной просьбой удовлетворить личную просьбу т. Орлова - пожелавшего (будто бы) остаться работать в Ленинграде в столь трудное для города время.

Однажды в учительской все же состоялось мое с инспектором Орловым очное знакомство. "Над какими вопросами методики вы работаете?" - всерьез спросил он. "Абсолютно ни над какими, - ответила я. - В этом году я просто излагаю учебник, приводя лишь иногда яркий материал для лучшего запоминания". Орлов с тяжелым сердцем пошел ко мне на занятие. Во время моего исторического экскурса вдруг раздался грохот взрыва фугасной. Я замолчала, и мы с детьми попытались определить, где упало. Стены закачались - значит, близко. Инспектор спросил, не пройти ли всем в убежище, где безопасно. Ученики, скрывая удивление, обернулись к нему. Между тем урок продолжился. По окончании занятия Орлов высказывал директору школы Вере Васильевне Бабенко: "Хороший урок, культурный преподаватель, но вот от вопросов методики отмежевывается. К каким последствиям это может привести?" Бабенко ответила лаконично и спрятав улыбку: "Не думаете ли вы, что в этом и есть методика текущего учебного года?"

 "Я своей Родины не продаю"

Неизгладимое впечатление оставила встреча в РОНО с партизанами и колхозниками. Первым говорил начальник партизанского отряда С., лет сорока, бородатый, с поставленным взглядом и зычным голосом. Большие, сильные руки. Богатырь. Он уже 9 месяцев партизанит. Свой район не называет. Успехи отряда растут. Сейчас их "владения" 9000 кв. км с лишним. Там восстановлены колхозы (вместо немецких общественных хозяйств), школы, больницы. "Работаем в школах по программам 41 г., так как других Наркомпрос не прислал", - говорит он под общий хохот зала. Есть запас школьных тетрадей, несколько тетрадей с письмами колхозников были доставлены т. И.В.Сталину. Рассказывает про ребят-партизан. Мальчик 12-ти лет Коля попался немцам. Им стало известно, что он помогал партизанам. Офицер ему сперва грозил, затем предложил Schokoladersats - горький и невкусный, другого сейчас у немцев нет. Мальчик гордо ответил: "Я своей Родины не продаю". Офицер набросился на ребенка и оторвал ему нижнюю челюсть. Мальчик умер. После занятия деревни нашими партизанами он был похоронен с воинскими почестями.

Дети бегают из села в село, устраивают игры, отмечают избы, занятые под штабы, залезают в гаражи, подсчитывают машины, и эти сведения передают партизанам. Те сообщают нашим военным частям, и вот уже взлетают наши аэропланы и бомбят гаражи и т.д.

Очень помогают колхозницы. "Мать партизан" Татьяна Марковна подобрала 9 раненых бойцов, выходила их, укрывала от немцев и затем по лесным тропам довела до наших. У нее партизан всегда найдет теплую пищу, кров. Она починит одежду, постирает белье. Достанет, кому надо, рукавицы. Т.М. присутствует в зале. Публика требует ее выступления, но она уклоняется. Я плохо могла рассмотреть эту застенчивую женщину, мешала лампа, стоящая на столе президиума.

После выступал партизан-пулеметчик, истребивший 175 немцев. Рассказал два боевых эпизода. Бить врага надо не числом, а умением, подчеркнул он. Командир дополнил: пулеметчик - участник финской войны, имеет орден Ленина и сейчас представлен к званию Героя Советского Союза.

Затем просто и типично крестьянским языком говорит колхозник о налаживаемом хозяйстве, о пахоте по ночам, потому что днем летают вражеские самолеты и бомбят. Во всех речах дань мужеству ленинградцев, скорбь по поводу разрушений в нашем городе. В заключение звучит призыв и дальше работать, "как на фронте", очистить город от грязи и выражается уверенность в скором окончании блокады.

 Цинга

Очень огорчена: у меня начало цинги. На правой ноге выше щиколотки появился блестящий браслет, будто от ожога, и на левой ноге на том же месте, но чуть слабее. Зуда нет, в коленях тяжесть. В школу пришел профессор Стрелецкий поговорить о внуке. Я его спросила, что у меня на ногах, но язвы не показывала. Он сказал: "Первая повестка на цингу". Учительница из нашей школы К.С.Сахарова предложила показаться ее мужу. Тот констатировал цингу. Нужны витамины, но их нет. Очень печально.

 14/4 42 г.

Иду с волнением в донорский институт на медосмотр. Вдруг забракуют? Без пайка в моем положении начнется недолгий отсчет. Но все сходит благополучно. Цинга в такой легкой форме никого не удивляет. Зря так нервничала.

Иногда в голубом небе на очень большой высоте появляется разведчик: летит, как белый мотылек. Тревоги нет, но бахает зенитка, и зависают в вышине гирлянды разрывов.

Вся солнечная сторона улиц занята дистрофиками. Они сидят и греются. Столько страшных лиц я никогда еще не видела. И я тоже греюсь - в целях профилактики.

 24/4 42 г.

В школе сенсация. С 1 мая вводится горячее питание. Дети отдают свои иждивенческие карточки и получают по начальной школе 400 гр хлеба в день, по средней школе - 500 гр. Ежедневный отпуск продуктов: по 30 гр крупы, жиров и мяса, 50 гр сахара, 20 гр белой муки. Дальше идут сухие овощи и другие "мелочи". Для иждивенцев это рай земной, но все упирается в то, как это будет организовано.

Поговорить обо всем этом с директором В.В.Бабенко не успела, она ушла к 12 ч в РОНО, и мы должны были увидеться в 14 ч. Но началась воздушная тревога. Зенитки работали на полную мощь. Стекла звенели и дрожали. Послышался вой падающих бомб. В школе был один только IV класс, свела учеников в бомбоубежище. Уборщица Маслюк пожертвовала своей лампой, так как завхоза нет и не известно, где "летучие мыши". Тревога длилась около 2 ч. Улицы как вымело, люди исчезли. В городе пошли пожары, то и дело свистели сирены мчащихся машин скорой помощи.

 Совещание директоров и завучей

25 апреля 1942 г. в 11 ч в помещении Петершуле собрались все ленинградские школьные администрации. Масса лиц и очень мало знакомых. Ведет собрание Левин, зав. ГорОНО. Инспектору ГорОНО Клейнер дают 1 ч на доклад. Только она начинает - звук сирены и пальба зениток. Всех в принудительном порядке ведут через двор в бомбоубежище. При спуске образуется длинная очередь. И тут очень неприятный момент: осколки от наших зенитных снарядов ударяют о железные крыши. Ясно, что каждая минута вне убежища опасна. А мы стоим в очереди 10 мин. Тревога длится час.

Клейнер ничего конкретного в своем докладе не сказала. Лепет, и взгляд, и нечто человека, не знающего вообще школу и плохо себе представляющего школу наших дней. Раскин дает информацию об Институте усовершенствования учителей.

Затем берет слово Федорова. В прошлом она зав. ГорОНО, сейчас ведает школьным сектором Ленсовета. Располнела, постарела очень. Разносит в пух и прах Клейнер. Дает правильную установку: учеба есть учеба, а не забава. Ленинградские педагоги ни одного упрека не заслужили и в условиях фронтового города со своими обязанностями справляются прекрасно. Внешкольное же дело сейчас намечается одно: предстоит работа на огородах. И это дело сумеют провести учителя и ученики. Она видела тех и других в Ярославской области - ученики выполняли полторы нормы, теребя лен, т.е. делая трудную и совсем не знакомую им работу. Зал аплодирует. Заключительного слова Клейнер не слушаю, бегу в Институт переливания крови.

 1/5 42 г.

Выстрелы звучат громче и громче. Теперь уже ясно, что это плановый обстрел. Покупаю 1/2 белого и 1,2 кило черного хлеба на свою и Катину карточку. Белый по случаю праздника. Домой иду уже под сильное уханье снарядов. Дома узнаю, что объявлен по радио обстрел района. Бегу несмотря на это в школу. Лично я никак привыкнуть не могу, мне все время страшно.

У "Англетер" разбиты оконные стекла, а у школы вижу разбитый угол со стороны проспекта Майорова. Было попадание снаряда. Фанера и целлофан тоже выскочили. К счастью, жертв пока нет. Вестибюль заполнен прохожими, спасающимися от снарядов. Директор, одна из учительниц, Л.Н.Иванова, а также уборщицы сидят в одном из классов на первом этаже. Всюду стекла, они выскочили даже во внутренних дверях. В зале, где сегодня должно было пройти родительское собрание, кирпичи, строительный мусор.

В 14 ч начинается педсовет. Многие преподаватели отсутствуют. Обстрел дезорганизовал, как всегда, жизнь в городе. Да, вероятно, в этом цель обстрела, ибо стреляют экономно, через 12-15 мин. В школе слышны все три звука: выстрел, свист снаряда и разрыв. Район обстреливается по принципу шахматной доски. Перелет, недолет и затем бух - попадание. Наши говорят, что это создало обстановку ожидания: "Вот сейчас попадет и к нам".

Родительское собрание устраиваем все-таки в зале. Родителей почему-то очень много. Привлек вопрос питания. Большое разочарование по тому поводу, что пока не выехал из нашей школы батальон и поэтому будем питаться в столовой почтамта. Замечание из зала: "Эта ваша столовая может любой продукт испортить". А то, что мы с 4 мая не сумеем обеспечить детей горячим питанием, так как негде разогревать, вызывает справедливое негодование. Сижу и краснею. Стыдно. Действительно, мы виноваты. И любое наше объяснение абсурдно. Выживающие в блокаду ленинградцы - это не те люди, которых можно уболтать, критерий один: дело сделано или не сделано, а причины упущений никого не интересуют.

 16/5 42 г.

Что-то со мной происходит. Это не апатия, нет, это иное: нет сил. Я все время еле удерживаюсь, чтобы не пустить слезу. По поводу и без повода. Уже и ненавижу себя за это, но никак не могу найти выход.

3 мая нас обязали на следующий день открыть школу для всех классов и организовать питание. Сделали, что смогли, но мешали всякие комиссии. Военная часть не подавала надежд на выселение с 1-го этажа и очистила лишь 2-й этаж. Весь день я в школе, суета. Вечером директор ушла ужинать, и тут появляются зав. РОНО Алексеева, зав. ГорОНО Левин, инспектор ГорОНО Клейнер и представитель Здравотдела. Иду показывать классы. Всюду грязно, так как технический персонал слаб, едва ходят и замучились переносом парт. В классах темно от фанеры, которой забита большая часть окон. "По-вашему, в таких классах детям будет хорошо?" - резонно спрашивает Левин. "Нет, не хорошо, но стекла выбиты или потрескались", - отвечаю я. "Да что вы говорите? Выбиты? Потрескались? Кто бы мог подумать. Любезная Ксения Владимировна, ваш долг был зимою подать докладную записку о невозможности заниматься в таких классах". - "Вы правы, но разве это было самое тяжелое в нашей обстановке? - отвечаю я. - А отсутствие дров? А промерзающие до дна чернила в чернильницах?" - "Вы еще оправдываться будете? Приказываю немедленно отбить фанеру, безобразие". Видя, что я собираюсь возразить, Левин добавляет: "Это приказ, а не к обсуждению". - "Хорошо, будет сделано". - "А военная часть выселена?" - "Нет". - "Ну, неужели и этого вы не могли добиться? Странно, мне вас иначе характеризовали". - "Не могли ни я, ни директор. Комиссар с нами не разговаривает". - "Надо было заставить разговаривать".

Всей компанией шагаем вниз к кабинету комиссара. Дежурный идет доложить, что приехали такие-то и такие-то, и возвращается с ответом: "Комиссар занят и принять не может". Тут я беру свое: "Если с вами, товарищ Левин, так разговаривают, то как же мы можем чего-либо добиться?" Ухожу домой в 10 ч вечера и прихожу утром в 7 ч. В школе директор и зав. РОНО. Уроки будут отменены - отбита фанера, посыпались стекла, по школе ходят вихри, сквозняки, летят бумажки, и так холодно, как не было даже в лютые январские морозы. Алексеева сконфужена и пытается искупить любезностью.

А дети к 9 ч, как лавина, заполняют школу. Набиваем помещения, где есть в окнах стекла, до отказу. Погода ужасная, стылая, дождь, но зато нет налетов. С содроганием думаем об их возможности. Неорганизованная масса детей и бомбоубежище без света и очень холодное. Дети в массе не так плохи, как мы ожидали. Особенно среди малышей много розовых. Но есть ужасные, с синими лицами, едва ходят, на них печать смерти. Есть очень несчастные, запущенные, грязные, распространяющие вокруг себя вонь. Одичали многие: "Тетенька", "Эй, послушайте", - обращаются ко мне и к директору. А на другой день во время тревоги: "Еще что выдумала, не пойду в бомбоубежище".

Сверху директива: сперва срезать с карточек талоны с определенными номерами, затем нести в бухгалтерию столовой ? 5 сами карточки. Взамен получить абонементы. Корешки последних беречь, так как на вторую половину месяца абонементы будут выдаваться по предъявлению этих корешков. Все очень строго.

 21/5 42 г.

Сплошная путаница. Дистрофики в этом особенно отличаются. В III классе педагог Кочуровская, сама явный дистрофик, накануне потерявшая мужа, все перепутала. Уверяет, что абонементы у мамаши Мухиной, та отрицает. Обе ведут себя странно, как будто не вполне уверены в собственной правоте. Двое ребят три дня без хлеба и "едят из милости столовой". Столовые работники разыгрывают из себя неподкупную честность: как накормить двух ребят, если "всё на учете"?

Вновь поступающих в школу тьма. Явная тяга к еде. Воспитатели толпятся в бухгалтерии столовой, прикрепляют карточки. Дети ожили, шалят, выскакивают в окна. Уроки нередко срываются: то учитель занят оформлением талонов, то он, выполняя функции воспитателя, со своим классом на кормежке, то тревога вносит коррективы в расписание. Завтраки и обеды неимоверно затягиваются. Плиты в школе нет, пищу привозят в бидонах. Мамаши наводняют школу, разговаривают с нами по вопросам питания, и только по ним. Тон неимоверно грубый, как будто бы мы работники прилавка, обворовывающие их детей. Стараемся не реагировать и утешаем себя тем, что это болезни организационного периода. От питания дети в восторге. Входишь в класс - и все делятся своими радостными впечатлениями. "Смотрите, Жабенко за три дня порозовел, а был зеленый, как жаба", - вот так уже шутят. После первых светлых эмоций началась критика: почему так малы порции, и может ли кто-либо наверное сказать, что детей не обворовывают? Тщетно пытаемся убедить родительниц установить контроль - каждую интересует только свой Петечка или своя Манечка. Впрочем, это по-человечески понятно.

Наконец, выбирают родителей в Совет содействия. Одна мамаша заявляет: "Как бы хуже не было; Совсод тоже начнет есть, и детям меньше останется". Предлагаю этой женщине войти в Совет, но она отвечает резко: "Что у меня, других дел, что ли, нету?"

Учителя в школе с 8 ч 30 мин утра до 5-6 ч вечера. Мы с директором уходим в 8 ч вечера. Учителей не кормят, и при наших силах такой режим более чем изнурителен. Но ужасно и ворчание педагогов. Нередко они инертны, ни о каком рвении говорить не приходится. Я сержусь, говорю неприятности, порой лишние, но требую осознать, что они учителя героического Ленинграда. Возвращаюсь домой и валюсь от усталости на кровать. Утром встаю с тяжелой головой - и опять такой же день. Вера Васильевна Бабенко пожелтела и осунулась, на себя избегаю смотреть в зеркало, худа, мешки под глазами. А ведь скоро мне сдавать кровь. Могут и завернуть восвояси.

Зав. РОНО объявила, что на днях все педагоги переводятся на усиленное питание, причем в своих школьных столовых. Радость неимоверная. Но длится она недолго - сперва слухи, а потом подтверждение, что Ленсовет отказал. Это тем более больно, ведь мы знаем, что Союз писателей добился для своих членов обедов без вырезки талонов, служащие "Электротока" и ряда других учреждений получают суп без вырезки талонов.

Решаю пожертвовать талонами и хотя бы раз съесть дневное детское питание, чтобы получить представление о сытости и вкусе еды. С трудом добиваюсь этого в столовой. Получаю пшенную кашу с куском сливочного масла, густой гороховый суп и порядочную котлету с гарниром из лапши. Очень сыта и довольна за ребятишек, многие из них просто чудом дожили до этих перемен к лучшему. Хочу верить, что столь катастрофических ухудшений с продовольствием больше не будет.

 Будни завуча

Вызывают директоров в Исполком Октябрьского Совета. Наш директор, Бабенко, на похоронах сестры. Поэтому иду я. В приемной толпа педагогов, ждем, когда отчитаются городские водопроводчики. Претензий к ним сколь угодно много. Затем приглашают нас. Заседание ведет предисполкома Бубнов, налицо все ответственные члены исполкома, присутствует зав. ГорОНО Левин, от Ленсовета - Федорова. Доклад зав. РОНО Алексеевой неярок и неубедителен. Ей задают массу вопросов, явно желая убедить, что подготовка школ к открытию и первая неделя занятий оставляют желать многого. Просят выступить директоров. Жду, что они поставят вопрос о питании. Первой берет слово М.А.Попова из 256-й школы. Сплошная методика и верх благополучия. Мы, работники школы, этому не верим, а у меня и факт: Нина Голушина осталась в первый день без обеда, как и все ребята ее класса. Второй выступает Л.И.Шкробутова, тоже у нее все хорошо и - очень слегка - о питании учителей. В этом же стиле и Гурвич. Начинаю злиться: кому нужны ТАКИЕ совещания? И тут слово предоставляют мне. Начинаю с учебных мер, и в это время именно Гурвич передает мне записку: "Тов. Рубец, скажите о питании учителей". Я страшно обозлилась. Говорю: "Вот тут мне соседка передала шпаргалку, чтобы я подняла тему питания учителей, но я и без шпаргалки не забыла бы сказать об этом". В зале сдавленный смех. Говорю о питании учителей в их оценках, о своих впечатлениях и о том, что педагоги в ужасном состоянии, что многих уже нет, другие еще умрут, в ближайшее время, что изможденные организмы не могут противостоять заболеваниям, и любое смертельно опасно, что работа напряженная, а учителей не кормят.

Предисполкома Бубнов каменеет лицом и задает вопрос Блинову, директору треста питания, почему это так: "Ленсовет отказал в спецпитании, но как можно вообще не кормить учителей?" Блинов, сама находчивость, с улыбочкой отвечает, что он не знал, что учителя хотят встать на полное питание, но теперь он в курсе, и завтра же исправит положение. 1-й секретарь райкома Мартынов обрывает его на полуслове и, не стесняясь в выражениях, отчитывает и за улыбочку, и за игру в наивность.

Затем выступали члены исполкома и Федорова. Заслушав их сообщения, Бубнов признает подготовку и работу школы удовлетворительной, и только лишь удовлетворительной. Неожиданно переходит к вопросу все возрастающей опасности химической атаки. Оказывается, уже вчера ее ждали в Ленинграде.

В итоге в резолюции ряд постановлений, в том числе и о питании учителей. Заседание было интересное, и впечатление у меня осталось очень хорошее.

Жизнь в школе потихоньку входит в колею. Завтраки кончаем в 10 ч, а обеды в 4 ч. Ужин даем вместе с обедом. С Бабенко стараемся исхитриться и найти возможность дать выходной всем нашим работникам. Думаем, скоро заживем нормально. Но родное РОНО не излечить от бюрократизма и формализма: масса бестолковых заседаний, которые только отрывают от реальных дел. На другой день после исполкомовского заседания собрали завучей. Мероприятие не было подготовлено. Начали почему-то с меня: "Ну, как у вас идет дело в школе?" Ответила на это кратко. Зато другие без конца говорили, особенно А.К.Стрелкова и инспектор ГорОНО Клейнер. У Стрелковой в школе чудеса в решете, Клейнер посетила ужасающее количество уроков, все неполадки изжиты, и все прекрасно. Сидели мы за этой говорильней с 3 ч до 7 ч 30 мин. Указаний конкретных не получили, а завучей пушили, что мало заняты учебной частью.

Вскоре в урочное время меня вызвали утверждаться в должности завуча. Утверждали: старший инспектор ГорОНО Протопопов и старший инспектор РОНО Звонцева. Копии моих документов затеряли в РОНО, так же, как трудовую книжку. Протопопов начал очень грозно: "Значит, у вас нет административного стажа за советское время?" - "Простите, во-первых, он есть, так как 7 лет я заведовала Школьной Экскурсионной Станцией, а во-вторых, я абсолютно не домогаюсь "завучества". Я согласилась только потому, что сейчас, во время войны, нельзя не выручить школы. Но если у вас есть какие-либо возражения, меня это только устроит". Тон сейчас же был изменен. Но, будучи человеком желчным, Протопопов придрался к почерку нашего делопроизводителя. Я кратко предложила переписать стаж своим почерком, что и сделала.

Наконец, инспектор ГорОНО Клейнер прибыла к нам в школу. Тон неподражаемый: "Кто здесь завуч? Я приехала проконтролировать, как вы можете в 12 ч провести консультацию по математике, не сорвав учебы?" Говорю, что зав. РОНО Алексеева одобрила это мероприятие и что замещение продумано. "Это мы посмотрим. Я пойду в классы и проверю". Предоставляю директору школы вести инспектора. А ведь добиться методиста для консультации было сложно, и часы были назначены ею. Несомненно, госпожа Клейнер инспектор щедринского типа. Пугаю этим выводом Бабенко, она озирается и умоляет: "Потише, потише".

Смерти продолжаются. На днях, по прошествии недолгого времени после смерти Аси Голушиной, умер Вася Голушин, а сегодня умерла Нина. Заснула тихо, истощенная бурным поносом, и не проснулась. Итак, из трех детей Анна Матвеевна не сохранила ни одного. Видеть ее опрокинутое лицо невозможно.

 "Цирк" с циркулярами

Как из рога изобилия, сыплются весной циркуляры РОНО. Осталась на вечер в школе писать производственный план. В 5 ч 15 мин курьер из РОНО. Анкета: в какие дни и часы и в каких классах намечены экскурсии по сбору полезных трав. Пишем с директором: место действия - Сад Трудящихся. Я настаивала на таком ответе: школа находится в центре города, вывозить далеко учащихся не имеем права, а потому полезных трав не собираем, зато ходим в сад наблюдать весенние явления природы. В.В.Бабенко не позволила дать этот честный ответ.

В 5 ч 30 мин новая анкета с курьером: расписание тренировочных занятий с противогазом с точным указанием дня и часа, сколько имеется школьных противогазов взрослых и детских, сколько у детей, сколько у учителей, у админхоз- и техперсонала, сколько из этого числа проверенных противогазов. Ответ требуется дать к 8 ч вечера и всякая ссылка на объективную невозможность выполнить это задание грозит взысканием директору вплоть до снятия с занимаемой должности. Оставляем все дела и пишем расписание тренировочных занятий. На нем делаю надпись: "Анкета получена в 5 ч 30 мин". Остальное решаем сделать завтра утром, поскольку необходимых сведений сейчас у нас попросту нет. Сажусь опять за производственный план, а Бабенко собирается уходить. Только она к дверям, а там уже новый курьер. На часах без 10 мин 6 ч. Требуется к 8 ч вечера явка в РОНО бухгалтера и директора под той же угрозой снятия. При себе иметь списки квартиронанимателей и лицевые счета. Мы с Верой Васильевной буквально ничего не понимаем, что происходит. Завхоз отправляется за бухгалтером и, конечно же, его не находит, а Бабенко все равно идет домой. Я уже так устала, что ничего не могу делать, к тому же вечером в нашем доме заседание Комитета содействия жильцов, и я должна на нем быть. Комсод решил заслушать отчет о работе возглавляемой мной санитарной комиссии.

Утром в 8 ч мы с Верой Васильевной снова в школе, а к 9 ч нам приносят новые анкеты и дубликаты старых. Мы молча смотрим с директором друг на друга и начинаем хохотать. Что за всем этим? Глупость, вредительство? Что бы это ни было, школе это вредно, потому что мешает директору и завучу вести учебно-воспитательную работу. Я опять тщетно предлагаю В.В.Бабенко написать об этом предисполкома Бубнову. Отказ.

 2/6 42 г.

Все это время сильные артобстрелы, масса разрушений. На мою психику особенно действуют ночные, однако радуешься, что это не в школьные часы. Зенитки часто открывают сумасшедшую пальбу, но тревог сейчас мало. Говорят, стреляют по немецким аэропланам, перевозящим немцам продовольствие. Милиция свирепствует, и прохожих тянет в свои отделения, если они ходят во время тревог по городу. Мертвецов на улицах теперь видно мало, но смертей все еще много.

Ужасные есть дети: едва ходят, с потухшим сознанием. За уроком в V классе у меня плачет мальчик. Судороги сводят ноги. Веду его в кабинет к врачу, так как судороги перекидываются и на руки. Авитаминоз, сделать врач ничего не может.

В этом классе я рассказывала о Темучине и что у монголов был обычай давать имя сыну в соответствии с тем, какой самый выдающийся, памятный предмет мог видеть в этот день в окружающей действительности его отец. Дети отреагировали: "А у нас все девочки тогда назывались бы бомбочками, а все мальчики снарядиками". Военная терминология наших дней применяется ими, даже когда речь идет о самых отдаленных временах: "Александр Невский понимал, что на фронте надо действовать быстро", "Монголы бросали зажигательные бомбы". А 20 убитых русских в Невскую битву вызывают смех: "Вот так битва..."

Беседы о героической русской истории, о положении на фронтах, о том, сколь могуч духом наш Ленинград, нравятся всем школьникам - и младшим, и старшим. Многие ребята стали более сытыми и очень много шалят. И шалят порой очень скверно, влияние улицы чувствуется. Недавно иду из школы, в одной руке щетки для чистки ковров, в другой склеенный завхозом горшок с землей. Бежит за мной со всех ног мальчик и кричит мне, что в саду убили моего ученика, плавает в крови. Бегу в школу. Не пойму, в чем дело, ведь обстрела не было. Старшие устремляются в сад, я хватаюсь за телефон, не могу дозвониться в скорую помощь, а времени нет, поэтому бегу за носилками. В вестибюле женщина голосит: "Да помогите же скорее". Бежим с носилками в сад. Навстречу В.В.Бабенко с ребятами уже несут на руках ученика Вихрова. Ясно, что разбит нос. Он весь перемазан кровью и захлебывается ею. Подрался с Талинен, и тот его ударил. Талинен был знаменит такими проделками и в прежние годы.

Другой мальчик наворовал где-то шелк, блокноты, конверты, спички и выменивал все это у одноклассников на хлеб. Цены установил от 50 до 150 гр хлеба.

 Лето - началось

Недавно был воскресник на станции Пери. На огороды уехали VII-X классы. Дистрофики рыдали, что их не берут. Наиболее "благополучных" из них я рискнула послать с ведома врача и дав наказ пионервожатой их не замучить.

Привезли мне букет черемухи. Это первые цветы, которые я вижу. Мне грустно на них смотреть. Веет прошлым. И тут я спохватилась: ведь, кажется, началось лето, а я и не заметила... Нет, конечно, уже тепло. Мы еще 20 мая носили шубы, а сейчас уже лето, но странным образом я не дала себе в этом отчет.

Вчера вечером пошла к Ушаковым, проведать. На Исаакиевской площади девицы под руководством красноармейцев обучаются езде на велосипедах. Мимо идут люди с огородов усталые, но загорелые уже, с лопатами в руках. На лицах солнце. В Александровском саду на скамейках по-мирному обнимаются парочки, но она - слабый, пробивающийся росток, а он - или моряк, или армеец, не слишком далеко загадывающий. Памятник Петру I ушел под гору песка, и деревянная надстройка кажется совсем крохотной. У самого памятника и дальше, в сторону Адмиралтейства, проволочные заграждения и аэростаты. Кстати, над городом их сейчас не видно, как в прошлое лето. Нева удивительно красива, и четки силуэты зданий. У берега зенитки. А от бульвара опять веет миром. Зима закончилась. Как много ужасного произошло.

Литература:

Ползикова-Рубец К.В. Дворец Меньшикова Пг 1923 Брокгауз-Ефрон
Ползикова-Рубец К.В. Город, быт, производство в школе 1-й ступени. Л. 1926.
Ползикова-Рубец К.В. Экскурсионная практика. Л. 1926
Ползикова-Рубец К.В. Петропавловска крепость. Экскурсия. 1- е издание Л. 1927
Ползикова-Рубец К.В. Петропавловска крепость. Путеводитель в экскурсионном плане. 2- е издание Л. 1929
Ползикова-Рубец К.В. Петропавловска крепость. Путеводитель в экскурсионном плане. 3- е издание Л. 1930
Ползикова-Рубец К.В. Объяснения к рисункам в учебнике по истории СССР для 8 класса. Л. 1947
Ползикова-Рубец К.В. Они учились в Ленинграде. Л. Детгиз 1948
Ползикова-Рубец К.В. Объяснения к рисункам в учебнике по истории древнего мира для 5-6 классов средней школы. Л. 1949
Ползикова-Рубец К.В. Объяснения к рисункам в учебнике по истории СССР для 8-9 классов средней школы. Л. 1949
Ползикова-Рубец К.В. Они учились в Ленинграде. 2-е издание Л. Детгиз 1954
Ползикова-Рубец К.В. Дневник учителя блокадной школы, (1941-1946). - СПб.: Тема, 2000. - 245 с.

На главную страницу

---

 Найти: на spb-tombs-walkeru.narod.ru Народ.Ру Яндексе