МУСАТОВ

Владимир Иванович

( 1911 — 1987 )

  Легендарный экскурсовод Павловского парка-музея. На его знаменитые экскурсии, а точнее выступления собиралось до 200-т слушателей. От трех до четырех часов подряд за ним ходила толпа народа, люди приезжали специально даже из других городов. Последние годы он работал 1-2 раза в месяц, его сопровождали ученики, заставляли его говорить сидя, а он все равно вставал со стула и читал стихи.

  Выпускник Петершуле (1929). После школы работал в театре Музыкальной комедии. Во время ВОВ, благодаря отличному знанию немецкого языка, служил в роте радио-пропаганды на Ленинградском фронте. После войны вернулся в театр. Снимался в массовках и эпизодах в нескольких художественных фильмах, съёмки которых проходили на территории Павловского парка-музея:

1978  Летучая мышь :: эпизод
1973  Открытая книга
1973  Молодость | 1-я серия :: эпизод
1971  Прощание с Петербургом :: эпизод
1967  Женя, Женечка и "катюша" :: эпизод
1959  Люди на мосту :: эпизод


В Павловском парке тишина
Елена Садовская


...Володя Мусатов, двенадцатилетний школьник, неистощимый на выдумки проказник, тоскливо переминается с ноги на ногу. День был непоправимо испорчен. А как начинался! В росе травы, лёгок бег, в нехитром мурлыканье хвала себе: отменена рыбалка, встреча с дружками – именины матери. Все спят, а он является с огромным букетом сирени – сам наломал, мать обрадуется, окунет лицо в благоухающую кипень цветов… И надо же, чтобы его поймал лесник, а он, Володька, такой увёртливый, ловкий, не смог вырваться, приволокли к дому. Мать заплакала, огромный штраф. За что?! Мало в парке сирени?.. Он смотрел на мать исподлобья, мать была строга, ждал взбучки… Мать взяла его за руку, и вдвоём они пошли в парк.
 - Я хочу, чтобы ты полюбил парк, а не ломал его, - сказала она. Мать была сурдопедагог, кандидат наук, учила глухонемых детей. Великолепно знала Павловск, любила его беспамятно, и часто водила своих учеников на экскурсии; красотой парка врачевала их ущербность. Могуществом человека. Прошли Старую Сильвию, Парадное поле, Краснодолинный павильон, Березовую аллею. И чист был свет от старых берёз…Висконтиев мост опрокинулся в Славянку. Меж облаков и небесной сини нежная рябь дробила его правильный овал. Сколько раз нырял «солдатиком» с ваз моста!
   Мать говорила, и скульптура обретала Имя. Она словно возникала из небытия… Мраморы римских императоров потемнели от времени, потрескались. Император Веспасиан с квадратной головой, выраставшей прямо из плеч, походил на заносчивого петуха. И как у петуха был его взгляд – короток и нагл. А наискосок слепец Гомер всем своим изборождённым лицом, запавшими глазницами мучительно всматривался во что-то. Он не был слеп.
   Вышли на Тройную липовую аллею. Старые липы шли отвесной стеной и уводили глаз к чистым линиям дворца. Фигурка Павла невнятно читалась на желтом фасаде. Подошли ближе. Лицо под треуголкой дышало самодовольством. Мать сказала:
 - Он знал восемь языков, образование получил блестящее. От него много ждали. А он запарывал солдат на плацу за неправильно пришитую пуговицу, выгнал Камерона. Неуравновешенный, взбалмошный, прославился всякими нелепыми историями. Образование – это ещё не культура…
Павловск принадлежал ему. Но меньше всего он принимал участие во всём этом.
- Цари уходят, - сказала мать. – Искусство – нетленно.
   У неё был свой метод воспитания: она никогда не думала – сын маленький, не поймёт, не приспосабливала к его возрасту лексику, наоборот – поднимала до себя. Мать словно передала ему таинственную эстафету. Она не говорила: ты должен, ты должен… Внушала – не можешь не полюбить. Блестящими глазами, молчанием, речью.
   И ему, озорнику, живчику, выдумщику, мир его нехитрых, но прекрасных наслаждений вдруг стал недостаточен, мал. Был Павловск – просто хорошо ухоженный лес, сладостное приволье летних каникул. Явилось произведение искусства… С тех пор он ревностно оберегал лес. Добровольно помогал лесникам, лез в драку с мальчишками - никому не давал ломать кусты. И к тому же записался в детскую пожарную дружину.
Жизнь человека подобна дереву на срезе. Наслаиваются годы, целые собственные эпохи - кольца. Сердцевина мусатовского ствола завязывалась в Павловске. Он учился в знаменитой немецкой школе, на Невском, Петришуле, основанной ещё Петром 1. Зубрил немецкие спряжения, в дырявых валенках, но при воротничке, с упоением танцевал вальс на школьных вечерах, участвовал в художественной самодеятельности, увлекался радиотехникой. Но каждое лето – непременно Павловск. Привязанность к нему крепла. Привязанность эта была взаимной - Павловск не имел от него тайн…
   В те двадцатые-тридцатые годы экскурсии по парку водили знаменитые экскурсоводы: Анциферов и Ляко де ля Тонбель, его ученик, из обрусевших французов. Володя «подлавливал» их на маршрутах. Знал всё почти наизусть, но в этих прогулках по парку было нечто от тайны незапетой, задушевной песни. Мальчишке и в голову не приходило, что и они передают с ним свою эстафету, в его грядущие годы.
   Анциферов был глубже, Ляко больше выезжал на эмоциях, обожал пикантные истории. Но оба тонко воспринимали природу, до мелочей знали историю создания Павловска и умели внушить свою любовь к нему… в сорок седьмом глубоким стариком приедет Анциферов из Москвы в Павловск и ужаснется…
...А жизнь Володи Мусатова только завязывалась. В Павловском курзале он однажды увидел музыкальный спектакль… После окончания школы он поступил в театральное училище. Потом – ТЮЗ, театр оперетты. Оперетта на многие годы. И это был не капризный зигзаг судьбы, призвание, предназначенность…
Но пришла война, и опереточный герой, жизнерадостный, незлобивый простак, облачился в непривычную солдатскую форму. Его фронт – нейтральная полоса, тёмный лес. Машина с мощной громкоговорящей установкой, изрешеченная снарядами, с потушенными фарами. И голос диктора-переводчика Владимира Мусатова летит над вражескими окопами:
  - Немецкие солдаты! Кончайте войну! Спасайте свои жизни, сдавайтесь в плен.
Он – слова, в ответ – пули. И чудом уцелел весь экипаж.
   Когда началось наступление на Ленинградском фронте, в 1944-ом, их боевая машина, одна из первых, буквально влетела на станцию Александровская. Всего четыре километра от Павловска!.. Но путь в единственный город лежал через Германию… И ничего о нём не знал…
   Только весной 1946 года, уже мобилизовавшись, Владимир Иванович увидел Павловск. Паровоз, пыхтя, подъезжал к знакомой станции. Непривычных очертаний здание вырастало на горизонте. В первую минуту ничего не понял, ахнул. Прежде дворца не было видно от вокзала. Густой лес, вековые ели скрывали дворец и начинали Павловский парк торжественной красотой… Шёл по шоссе вдоль убогого, погубленного войной парка, мимо заброшенных дотов, заросших травой окопов. За деревянной оградой велись работы по разминированию.
   Он перемахнул через забор. Прекрасного купола, с лёгкой и тонкой колоннадой, отныне не существовало! Зияли чёрные провалы дверей и окон. Левая галерея, обуглившаяся, сохранилась. Правой, там, где была библиотека Росси – не было. Торчали несколько уцелевших колонн - словно скорбные плакальщики окаменели на погребении. Дымовые трубы – без крыш, груды кирпича, какие-то куски позолоты валялись на площади. В этих руинах ничего романтического не было. Они кричали. Павловский дворец был искалечен, мёртв!
- Больше я сюда не приезжал, - вспоминает Владимир Иванович. – Один раз так себя можно ранить!
   В 1947 году артисты ленинградской музкомедии устроили концерт для жителей Павловска. В павильоне Росси, использованном под эстраду, простодушный весельчак Бони, размахивая цилиндром, исполнял свои классические куплеты: Красотки, красотки, красотки кабаре…
   Анна Ивановна Зеленова, директор дворца-музея, подошла после концерта. Они знали друг друга ещё по школе и страшно обрадовались.
- Владимир Иванович! Живы!
- Чудом, но жив… А Павловск?! Всё погибло, всё разграблено, ничего не будет!
   Анна Ивановна свела его в первую комнату дворца. На помостах, затянутых зеленом материалом, лежали обломки скульптуры. Это было страшно, кладбище скульптуры, жуткое зрелище. Где торс, где рука, где обожжённый пьедестал. Осколки, фрагменты лепной штукатурки. Белая ночь освещала эти жалкие останки призрачным светом.
- Милая Анна Ивановна! Разве это можно всё восстановить?!
Она ответила:
- И всё-таки мы восстановим!.. Не всё пропало.
...И только в шестьдесят втором году Мусатов вернулся в Павловск, чтобы никогда с ним более не разлучаться. Сначала диктором на радиоузел Павловского дворца-музея (Анна Ивановна пригласила). Работа нехитрая. Сообщать информацию, подбирать музыкальную программу. Но после долгого отсутствия он попал в родные пенаты – всё его интересовало. Как ведутся реставрационные работы, как пережил Павловск военные годы, какие люди ему помогли. Он замучил Анна Ивановну вопросами: в Бренновской надстройке часовенка была. Куда делась? Почему у Пиль-башни крыша железом крыта, а не соломой?
Анна Ивановна сказала однажды:
- Я не понимаю, Владимир Иванович. Вы же прекрасно всё знаете, всю историю Павловска… Почему бы Вам самому не водить экскурсии?
- Милая, как же это я буду делать?
…Его группа, которую он обычно ведет от самого дворца, мгновенно, снежным комом обрастает по пути. Вот он идёт, стремительный, легким шагом, полы плаща развеваются. С морщинами на лице, с сединой, он молод! И следом – люди всех возрастов и профессий, ленинградцы и приезжие. Они обгоняют друг друга, стремятся пристроиться поближе. А многие приезжают повторно, «подлавливают» на маршруте.
В его руках – дудочка волшебника-крысолова.
   Павловску вообще свойственна кастовость. Десятилетиями работают там лесники, парковые работницы, конюхи, садовники. Они приходят и старятся вместе с парком. Павловские экскурсоводы - поэты в своем роде. Они влюблены в парк, в его архитектурные памятники, в скульптуру, в весеннее возрождение и знаменитую осеннюю гамму. Любопытства ради послушайте несколько обзоров. У каждого свои сокровенные места, любимые истории, и каждый находит незатёртые слова, чтобы обозначить свою любовь к парку.
   Тогда в чём особая, притягательная сила Владимира Ивановича? Почему из города приезжают именно «на Мусатова», звонят, спрашивают о его расписании? Сам он объясняет это так:
- Я актёр. Для меня любая аудитория – прежде всего театр, это публика, зритель, слушатель. Никогда я не выйду на маршрут ненаполненный: так же как играю спектакль. Театральный опыт помог мне захватить аудиторию. Контакт с публикой был налажен с первого раза. Когда-то я был большой поклонник Яхонтова, буквально «смотрел ему в рот». Он вынес книгу на эстраду со всем своим театральным опытом. Я использую принцип Яхонтова на экскурсионной работе. Каждый из кусков имеет у меня начало, кульминацию, финал: построен по чёткому драматургическому принципу. Каждый из кусков постепенно созревал на аудитории, что-то менялось, закреплялось, лишнее отбрасывалось. И каждое место изучено мной до тонкостей: где лучшая точка обзора, как резонирует листва.
   Так считает Мусатов. И он прав. Голос его хорошо поставлен, звучный, подача материала интересна, он читает много стихов: советскую поэзию, классику. Он неточен только в одном, он не просто наполнен образами любимого парка, его историей, его скульптурой, его людьми. Он переполнен, захлёстнут этим! И в отдаче – щедр.
   О чём рассказывает он? О великих уроках Павловска: о высокой этике Павловских зодчих, о замечательных народных умельцах, неисчерпаемости таланта. Три равновеликих века: восемнадцатый, девятнадцатый двадцатый - проходят в его обзоре. Он развертывает историю кропотливого двухвекового созидания Павловского ансамбля и историю молниеносного его разрушения. И на этом он делает особый акцент.
Он – солдат, агитатор, пропагандист по призванию, мобилизованный собственной совестью. Нет, не рассказывать о войне он не может!
- Война – это для меня не ушедшая жизнь, - говорит Владимир Иванович. – Масса разговоров о зверствах фашистов. Нужно ли так часто вспоминать об этом, какое это имеет отношение к искусству? Искусство, мол, не терпит лишнего, не о своей сути. Нет, терпит! Нельзя равнодушно говорить.
   И он рассказывает о войне. О подвиге людей, спасавших скульптуру. Они не считали, что совершают нечто особое. Тогда это была норма поведения. О том, как под пулями, с картой на груди, бежала Анна Ивановна Зеленова. О профессоре лесотехнической академии Льве Михайловиче Тверском, который в 1939-1940-х годах, по собственной инициативе, провёл со своими студентами паспортизацию всех деревьев Павловского парка. Полторы тонны бумаги с тщательной паспортизацией увозила последняя полуторка, когда стоял вопрос: что грузить? Что важнее всего? И ни одна из этих бумаг в 25-ти градусный мороз, в блокаду, когда в подвалах Исаакия работали люди, не ушла в «буржуйку».
   Он рассказывает, как хозяйничали немцы в период оккупации. Из ста десяти тысяч деревьев семьдесят тысяч было вырублено. Один из красивейших парков мира немцы превратили в выгодную лесную делянку!
Как был начисто уничтожен Павловский Воксал – первая русская филармония, освещённая самыми высокими традициями: сборы от концертов шли в пользу нуждающихся «музыкальных художников», в пользу голодающих Поволжья, в пользу раненых. Всё здесь связано с именами Чайковского, Штрауса, Бортнянского, Глазунова. А знаменитый Розовый павильон, одно из самых поэтичных творений Воронихина. Павильон, неотделимый от славных имён русской культуры девятнадцатого века. Там были клавесины – кто только не играл на них, кто только не расписывался в толстых фолиантах – художники, писатели, поэты… И не осталось следа. Павильон был разобран на брёвна.
   Как кропотливо восстанавливали из руин, из развалин – по обгорелым обломкам, уцелевшим фрагментам, по фотографиям, чертежам – былое величие Павловского музея.
   И это ещё один урок Павловска – нам, современникам, и нашим потомкам. И потомкам потомков.
Вместе с прошлым в Европе сейчас начисто утрачен целый ряд специальностей. В Англии, например, потеряна такая профессия, как мраморщик, исчезли позолотчики, резчики по дереву… И Мусатов рассказывает о Валентине Ивановне Солдатовой, хранительнице Павловской скульптуры, бывшей девчонке из тихвинского ПТУ. Теперь она реставрирует Мартоса.
   Реставраторы: художники, лепщики, мебельщики, мраморщики – какие таланты. Чтобы восстановить, воссоздать неотличимо за какие-то тридцать лет!
- Я потрясён! - Сказал секретарь французской компании Жак Дюкло по приезде в Павловск. – Немцы берегли Версаль для себя, но наш Версаль в худшем состоянии, чем ваш Павловск.
   Мир, Европа не верили, что Павловск когда-либо может быть восстановлен. Это казалось вообще немыслимым. И мир был поражён.
Первое июня каждого года. Этот день отдаётся солдатам Волховского и Ленинградского фронтов, проводившим работы по разминированию. В этот день нельзя гулять с ними по парку, невозможно слушать:
- Помнишь, там Петя… А там – Коля!..
И бывший солдат Мусатов обращается к своим слушателям:
- Вы должны помнить, я хочу, чтобы вы помнили, понимали, какой невероятной ценой окуплено это искусство!
А рабочие ленинградских заводов, которые по почину Кировского завода, три года подряд отдавали все свои воскресные дни восстановлению парка. Разбирали завалы, фашистские доты (их было 800), выкорчёвывали пни (их было 70 тысяч) и делали новые посадки. Школьники выковыривали железную начинку из раненых войной деревьев.
Павловск встал - подвигом народным.
   И рассказывая об этом, научный сотрудник Павловского дворца-музея Владимир Иванович Мусатов не просто переворачивает страницы книги, исписанной тысячью разнообразных почерков, где каждая строчка – славное дело чьей-то жизни. Есть в этой книге и его собственная страница.
   Он работал одно время хранителем Павловского парка. Участвовал в восстановлении Висконтиева моста. И по его идее необходимый гатчинский туф, любимый камень Воронихина, забрали с пьедесталов парковой скульптуры - её перевели на гранит. В подводной яме разыскали два звена утраченной Воронихинской решётки.
   Он разыскал и пополнил коллекцию парковой скульптуры прекрасными экземплярами из собрания Гагариной: Мария Тальони, Эрминия, Девушка со снопом льна. Он помогал розыску, возвращению во дворец раскиданного по всему Ленинграду Воронихинского мебельного гарнитура.
   И новый, совершенно неожиданный экспонат, по праву принадлежащий Павловску, находится сейчас на письменном столе в квартире у Владимира Ивановича. Отлитый в бронзе слепок небольшой женской руки. Левая рука, берущая фа-до.
...Они стояли возле него, у двенадцати дорожек, обступив почтительным полукругом, И группа, которую он до того водил по парку, прослышав откуда-то про делегацию из Дрездена, тоже не расходилась. Образовался второй круг. Группа была – свои, ленинградцы из базы отдыха. И им было любопытно – расскажет ли?
Он рассказал всё! Про 250 авиабомб и мин замедленного действия, которые извлекли при освобождении ворвавшиеся во дворец сапёры. Ещё немного, и дворец был бы взорван. О поджоге дворца. О варварской вырубке леса. О пытках в Египетском вестибюле – там находилось гестапо. О казнях в Павловском парке.
Немцы стояли, опустив головы. И суровы были лица земляков. По выразительной мимике, жестам они понимали всё. Атмосфера была накалена.
- Я солдат. - Сказал он. – Я прошёл всю войну. И поэтому я рассказываю вам об этих страшных вещах. Не может быть больше никаких войн между двумя великими народами. Бессмысленно уничтожать искусство, бессмысленное варварство – разрушать культуру. Только мир и никаких альтернатив! Я старый солдат. – Повторил он. - И я протягиваю вам руку мира и дружбы.
Произошло неожиданное. Руководитель немецкой делегации, респектабельного вида, приземистый, плотный, вдруг бросился к нему, обнял, расцеловал. Дружно, оглушительно захлопали немцы. Наши тоже.
…И слушал старинный парк, доверяя людям.
 

www.proza.ru