ПАМЯТИ НАТЕЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ ТОВСТОНОГОВОЙ

   Редко кому удается прожить долгую жизнь, быть известным всему театральному сообществу человеком… не служа при этом в театре. Но, по сути, служа ему.

Натела Александровна Товстоногова — знаковая фигура нашей театральной жизни: знаменитая сестра и жена, в некотором смысле муза двух великих мужчин — Георгия Товстоногова и Евгения Лебедева — и уж точно человек, державший на своих плечах две семьи: вырастила не только сына Алексея, но и племянников Сандро и Нику.

В последние годы, когда мы встречались с ней в разнообразных залах на премьерах, возникало странное ощущение: они с братом были очень похожи внешне, и казалось, что в темном партере сидит Сам…

В день кончины Нателы Александровны мы неожиданно получили письмо от режиссера Семена Лосева, автора книги «Товстоногов репетирует и учит», уникального летописца товстоноговских репетиций: «Только что сообщили, что ушла из жизни Натела Александровна! Не знаю, насколько Вы были связаны в последнее время, поддерживали ли контакт? После выхода книги „Товстоногов репетирует и учит“ мы с ней встречались примерно раз в год. Как приезжал в Петербург, бывал у нее. Кому сказать, что ее уход — это и последняя ниточка разрыва связи с Георгием Александровичем? Не только моя. А и всех нас из той эпохи…».

Мы публикуем фрагмент рукописи Семена Лосева.

24 ноября 2003 года мы с женой были в гостях у Нателы Александровны.

Мы познакомились не в БДТ, тогда я не смел к ней подойти. А позже, в 90-х, в Риге. Тогда еще был жив Евгений Алексеевич. В Юрмале семинар. Тема — Михаил Чехов. Мы вытащили, привезли их на занятие в студию. Сыграли для них Шолом-Алейхема «Мальчик Мотл». И потом ужин и уникальный монолог Лебедева. Есть видеозапись этого дня.

Не изменилась. Стройная. На каблуках. Без конца звонки. Она с радиотелефоном обсуждает «12-ю ночь» — премьеру в БДТ, и «Вишневый сад» Някрошюса. Просит пройти, осмотреться.

Квартира Лебедевых. Все вертикали, горизонтали в разного рода лебедевских работах. «Нет-нет, дальше, в его кабинет». Музей. Его рисунки, автопортреты в гримах. Фальстаф, несыгранный Толстой. Его работы по дереву. Товстоногов во весь рост с сигаретой. Холстомер в крике. Кукла-марионетка — Холстомер. Три гипсовых слепка, один из них бюст Лебедева, два других — молодой Пушкин, но не просто Пушкин, а Лебедев в гриме Пушкина. Множество фотографий Товстоногова. Каждая — художественное произведение. Г. А. в кресле, все залито черным цветом, но белые контуры выдают знакомые очертания. С сыном Сандро, Г. А. сидит за столом, над ним Сандро, похожий на отца, будто рядом с привычным, знакомым стоит молодой Товстоногов, из ЛЕНКОМа 50-х. А ведь Сандро уже нет. Ушел… В этом году. Несколько месяцев назад. Инфаркт… Стол. Книги, рукописи. Буклет с дарственной надписью Г. А.: «Жене Лебедеву, без которого не мог состояться мой творческий путь». И еще много-много всяких дорогих мелочей. Кабинет рядом с просторной гостиной. По стенам работы из ракушек, камней — шаржи на Гогу. Антикварная мебель. Стена икон — перегородка с квартирой Товстоногова, где теперь живет ее сын Алексей.

Кухня с аппендиксом, где стол, скамьи, вокруг грузинские гобелены. «Когда получили эту квартиру, то так радовались этому аппендиксу. Мы сразу решили: здесь стол, скамьи. И все собирались здесь, знаете? Нет, это не петербургские кухни. Все-таки если бы стол был рядом с плитой, мы бы приглашали гостей в гостиную, а так все здесь сидели: Брук — не Брук. Все!»

Кофе с грузинскими пирожными, для нас испекла.

— Можно ли курить?

Натела Александровна: «Я была бы ханжой, если бы сказала — нет». И засмеялась Гогиным смехом. Низкий, красивый, с абсолютно Гогиным диалектом голос. «Съэсть все, нэмэдлэнно».

Мы проговорили часа полтора. И вдруг она:

— Вы знаете, когда-то Гога ставил «Дачников». Он искал авторский сатирический ключ к способу существования. У него это получилось. А я сказала ему: «Зачем высмеивать эту горьковскую интеллигенцию? Уровень их отвлеченных, интеллектуальных бесед выше, чем у современной интеллигенции. Это было еще в семидесятых. Когда была премьера «Дачников»? В 76-м? Тогда наши интеллигенты уже были заняты в основном бытовыми проблемами — где, что достать. Уже прогнозировалось то, что язвами полезло сейчас. Да, Горький считал их бездуховными, но на уровне той нашей интеллигенции они тогда были духовны. Понимаете? Какая там бездуховность в «Дачниках»? А посмотрите на нынешнюю интеллигенцию. О чем разговоры? Только о деньгах, о том, кто лучше устроен. А там? То, что Горький высмеивал, — сегодня вершина духовности.

— Вы ему действительно сказали об этом? — осторожно спросил я.

— Да, сразу, после премьеры. Ну, не так резко, как сейчас, но я ему это сказала.

— И что он?..

— Посмеялся, пожал плечами, кивнул, но, говорит, поезд ушел.

И я подумал: Гога выиграл диспут и проиграл спектакль.

Но тут же переспросил себя: «А проиграл ли?» У Товстоногова была жесткая формула провала: «Не ко времени». Да, «Дачники» были не ко времени. Тогда. Зал не хотел смотреть сатиру на себя. Даже психологическую. Но почему до сих пор, при всей спорности решения, именно этот спектакль меня так задевает за живое?