СОЛИН Александр Геннадьевич

( 16 июля 1950 - 4 ноября 2007 )

   Капитан 1 ранга. Ветеран подводник. Место службы: 31 Краснознаменная дивизия 3 флотилия подводных лодок Краснознаменного Северного флота. Старший помощник командира по боевому управлению, командир группы старта БЧ-2  РПК СН "К-182". Место дислокации посёлок Оленья губа.

Звонок с того света

Пасмурный весенний день.

Маленькая уютная квартирка с окнами во двор спрятала-укрыла от посторонних глаз слабость невысокой худенькой дамы светлой наружности. Погрузившись в мудрую глубину любимого кресла, пожилая женщина, прикрыв глаза, отдыхает в нем, собираясь с силами.

Через полчаса нетерпеливый звонок в дверь насмерть пронзит тишину, и женщина, как ни приятен будет ей этот звонок, все равно вздрогнет. Придут дети – дочь с мужем и сын с женой - придут внук и внучка с детьми, и будут по-родственному торжественно и доверительно отмечать ее очередной день рождения, который для нее самой уже ничего не значит. Мужские голоса, густые и гулкие, будто звук сброшенного с плеч бревна, и женские, сочные, словно июльская трава в завитушках мышиного горошка, поплывут, путаясь и впитывая по пути сладкий крем детского щебета. Они проникнут во все уголки и закоулки маленькой, уютной квартирки, чтобы поздно вечером замереть лестничным эхом за тихо притворившейся за ними входной дверью.

С утра женщина принимала по телефону поздравления, радуясь их приподнятому тону и приятным словам, которые для нее нашлись. Молодым голосом отвечала на пожелания крепкого здоровья, бодрого настроения и всего того хорошего, что теоретически могло еще случиться в отпущенное ей время. Телефонный ручеек вскоре, однако, иссяк и, похлопотав, сколько хватило сил, пожилая женщина оказалась в кресле. Кукушкин день, как с некоторых пор называла она дни рождения за их очередное «ку-ку», апрельской пятницей перевалил вершину и уже пятый час катился вниз. Все те, кто должны были сегодня позвонить, позвонили. Те, кто должны прийти – придут. И всё бы ничего, если бы не один звонок, с виду не имеющий к ее дню рождения совершенно никакого отношения.

Спросили нараспев Любовь Павловну, и она ответила, что с таким именем здесь не живут. Но женщина на другом конце провода вешаться не захотела, а тут же сказала, что она насчет Николая Дмитриевича и не с его ли женой она разговаривает. Пожилая женщина ответила, что если речь идет о Николае Дмитриевиче по фамилии Павлов, то она действительно его вдова и звать ее тогда Любовь Петровна. Другой конец провода извинился и дальше сказал вот что:

«Это с его последней работы беспокоят, из бухгалтерии. Вы знаете, у нас тут обнаружилось, что ему положена одна тысяча рублей, которую он так и не получил. Может, вы найдете время и приедете за ней? Вы знаете, где мы находимся? Нужно доехать на метро…» - и далее последовало подробное объяснение маршрута.

Поначалу Любовь Петровна, как всякая честная женщина, усомнилась.

«Да ведь его уже два с лишним года нет, а от вас он ушел, дай бог память, лет семь назад, и я, вроде, все уже получила, что ему было положено!»

«Да мы и сами не понимаем, где эта тысяча болталась раньше и почему мы ее не обнаружили до сих пор! - честно призналась бухгалтерия. - Но это неважно! Вы можете приехать и получить!»

Любовь Петровна подумала и сказала:

«Да бог с ней, с этой тысячей. Оставьте ее себе. Мне ведь до вас добраться очень трудно будет»

«Себе мы ее оставить не можем, не положено. Если вы не возьмете – деньги уйдут в доход государства, - терпеливо объясняла бухгалтерия. - Ну, посудите сами - зачем вам дарить государству тысячу рублей!»

Они еще немного поговорили в том же духе, причем бухгалтерия, наверное, удивлялась, какие нынче пошли привередливые бабушки, а бабушка удивлялась, с каких это пор посторонние люди стали так сильно беспокоиться о ее финансовом благополучии. Под конец Любовь Петровна пообещала поговорить с сыном – может, он ее к ним привезет на машине. На том и порешили. И вот теперь, сидя в кресле с закрытыми глазами, Любовь Петровна вернулась к случившемуся разговору, перебрала его в памяти, и странный смысл его пробился, наконец, к ней из-под вороха поздравительных слов:

«Ты подумай, какое удивительное совпадение! Это же надо - именно сегодня, именно в день рождения! Через столько лет, не раньше и не позже! Прямо… - она помедлила, - …прямо, как подарок от НЕГО с того света!»

И тут же постаралась тронуть иронией губы, словно извиняясь перед этим светом за несерьезный ход мыслей, хотя, что и говорить, совпадение было и вправду удивительное.

«Прямо чертовщина какая-то! Вот что хочешь, то и думай!» - не находила она телефонному разговору места среди серьезных вещей, забывая, между прочим, что если об этом думать трезво, то тогда все само собой встанет на место.

Принято считать, что пожилые люди постоянно заняты воспоминаниями. Может, кто-то и занят, но не Любовь Петровна. Вспоминать о прошлом наедине с собой она не любила, даже сидя в своем уютном кресле и прикрыв глаза. Но охотно вспоминала, когда ее просили об этом дети и внуки. Особенно когда они перебирали старые фотографии, что само по себе похвально, если бы не их современная озабоченность своей фотогеничностью, которую они исподволь искали у нее, той далекой и черно-белой. Сама она не любила помертвевшие фото той поры и всегда находила язвительные слова, будто извиняясь, что ей пришлось в этом участвовать.

Она открыла глаза, и взгляд ее нашел фотографию мужа, который глядел на нее с серванта строго и мужественно, как когда-то с доски почета.

«Ах, Коля, Коля! Разве такое возможно!..» - с легким испугом поглядела она на фотографию, в глубине души желая, чтобы ТАКОЕ было возможно на самом деле.

По левую руку от нее бормотала ленинградская радиоточка, дай бог ей здоровья. Бормотала языком тех далеких строгих лет, когда по радио еще вещали, а не кривлялись. За окном, поеживаясь от непривычного для апреля холода, ворчал ее старый добрый Питер. Ах, Питер, Питер! Ах, что за апрели бывали здесь раньше! Она всегда любила апрель, а Николай всегда любил ее. И свадьба их в пятидесятом году пришлась на апрель – за два дня до ее дня рождения. Теперь его нет, а ей стала милей плаксивая осень, когда в компании с центральным отоплением под присмотром телевизора можно с полным правом оставаться дома, а не бередить сердце апрельскими нежностями. И в сердце уже ничего нет, и ничего ей больше не нужно. Все прошло, будто и не было.

«Все напрасно, все впустую…»

Он скончался у нее на руках после тяжелой и продолжительной болезни по имени жизнь, и потом она почти не вспоминала о нем – так было тошно. А тут память неожиданно унесла ее к дням их первой встречи, и еще дальше – во времена блокады, в которой она двенадцатилетней девчонкой оказалась вместе с матерью.

Три раза мать звериным чутьем угадывала и уводила ее с того места, куда через несколько минут падал снаряд или бомба, а потом это чутье возникло и у нее самой. Однажды на Сенной она встретила в магазине одноклассника, разговорилась и вдруг почувствовала, что надо бежать и убежала, а одноклассник остался. Через пять минут в магазин попала бомба, и одноклассник погиб.

Мелькнул Сытный рынок, артобстрел и мальчишка, с которым она только что говорила. Мальчишка без головы с прижатым к груди бидоном воды сидел в сугробе, как живой. Вода в бидоне даже не расплескалась. Здесь же воющая женщина в норковой шубке с оторванным вместе с рукой рукавом. Рядом люди в валенках и телогрейках сгребали лопатами кровавые куски тел и забрасывали их вместе с красным снегом в полуторку.

А вот угол дома на Пушкарской, где они с подружкой нашли узелок, а когда развязали, то увидели там младенца, порезанного на куски. Да, так было. Мелькнул брат матери – крупный коренастый мужчина при лошади, телеге и хлебных делах. Благодаря ему, да глюкозе из аптеки, где работала мать, да удаче в смертельной игре, которую на пороге ее жизни затеяли с ними злые люди, они и выжили. Мелькнуло лицо матери, Марьи Ивановны, черное, огрубевшее, исхудавшее и ее жилистая, несгибаемая фигура. Она долго еще будет жить им всем на радость.

Любовь Петровна вздохнула.

Странное это дело – воспоминания. В них нет движения, а есть невозмутимые фотографические образы. Из всех событий помнятся лишь отдельные позы, жесты, свет на лице, поворот головы, телефонная будка, как замерло сердце или екнуло в груди, одним словом, случайные детали, оказавшиеся в этот момент рядом с горем или радостью. При голоде помнится вкус довоенного хлеба, при сытости - вкус блокадной воды. Деталь, как код оживляет в памяти всё событие целиком.

Вот и для нее их первая встреча - не его глаза или лицо, или его слова, а лихо заломленная набекрень бескозырка курсанта Фрунзенского училища. Познакомились они, как и положено в то время, на танцах в Мраморном зале. Понравился ли он ей с первого взгляда? Нет, не понравился. Приглянулся ей поначалу его дружок, Георгий, но вышла она замуж все-таки за него. Причем вышла по любви, которая ко дню свадьбы вовсю бушевала в ее сердце. Да и как было не полюбить, когда узнала его поближе!

Оказалось, что в семнадцать он сбежал на фронт и прошел всю войну до Берлина, привыкнув жить среди пуль и осколков, как в мирной жизни живут среди цветов и конфет. Был контужен, неоднократно ранен, носил в себе два осколка. Однажды под Вислой, когда немцы добивали раненых, спасся тем, что притворился мертвым. Но победил, вернулся к отцу-адмиралу, к матери буржуазного происхождения, встретил и полюбил ее, свою Любушку. Да и как ее было не полюбить – ведь она удалась на славу, хотя поначалу стеснялась своих полных губ и даже поджимала их, чтобы не бросались в глаза. Из нее по всем статьям вышла красавица, которой было впору сниматься в кино. О том, что это так, косвенно подтвердил популярный артист Крючков, выбравший ее однажды вечером из двух или трех десятков женщин в ресторане гостиницы «Астория», чтобы пройтись с ней чертом в фокстроте. Было это в начале пятидесятых, когда они с Николаем уже были вместе. Помнится, она вернулась к их столику возбужденная и смущенная, и он тут же ее приревновал. Он всегда ревновал ее к многочисленным почитателям, да так, что с вечеринок они приходили, как правило, порознь. «Ну что ты с ним поделаешь!» - улыбнулась мимоходом Любовь Петровна, не замечая, как воспоминания против правил прочно завладели ей.

Когда он уже был курсантом, его отца-адмирала арестовали и отправили в лагерь, но сыну доучиться все же дали. В лагере у отца обострилась язва, и лагерный доктор сказал: «Пойдет селедка – помрешь, пойдет овсянка – будешь жить». Пошла овсянка, и отец выжил. Он вернулся через пять лет капитаном второго ранга и пришел на свою квартиру. Там уже жили чужие люди, чужие замки. Потом все устроилось, и он долго еще прожил вместе с любимой женой, рассказывая пионерам о хорошем.

Вместе с Николаем они вырастили добрых, славных детей. Куда его, моряка, только не направляли. «Когда устроюсь – вызову тебя» - говорил он, отправляясь в очередное место службы. Служил на подлодках, служил на берегу, служил там, где по окраинам городков разгуливали медведи. И она всегда была с ним, вежливо отклоняя от его чести ухаживания других офицеров. Как-то раз его лодка легла на грунт и потеряла связь. Пять дней о них ничего не было слышно, и за это время одна прядь над ее ухом поседела.

«Когда устроюсь – вызову тебя» - прошептала Любовь Петровна, завороженно глядя на фотографию мужа.

Он вышел в отставку капитаном первого ранга и успел понянчить внуков. Раз в год ему, фронтовику, был почет от государства, а двери военного госпиталя всегда были ему открыты. Он перенес два микроинсульта, но никогда не следовал рецептам врачей и их советам, завещав своим детям и внукам близко не подходить к медицине, где работают не просто нерадивые люди, каких хватает в любом ремесле, а представители системы тотально истребительного содержания. Она в этом вопросе была с ним категорически не согласна и считала, что обратись он вовремя к врачам – прожил бы еще. Сама она в настоящее время жила под наблюдением участкового врача по имени Погостина, и претензий к ней помимо ее фамилии не имела. Ее кресло – ее капитанский мостик, ее телевизор – ее последний иллюминатор. За детей она спокойна, о себе больше не думает – хуже, чем в блокаду уже не будет. Завтра она пойдет на его могилу.

«Ах, Коля, Коля! Видно, ты ТАМ, и вправду, устроился!» - дошел до нее, наконец, истинный смысл телефонного разговора.

Нетерпеливый звонок в прихожей насмерть пронзил тишину, и Любовь Петровна вздрогнула. Освободившись из объятий любимого кресла, она вытерла слезы и заторопилась встречать гостей.

У жизни нет счастливых концов – есть недосказанные истории…