НАТАНСОН Гаральд Исидорович

( 9 мая 1930 - 24 июля 2003 )

   Математик. Доктор физико-математических наук (1968). Профессор (1966). Сын математика Исидора Павловича (1906-1964).
   В 1947 г. Г.И. Натансон закончил 155-ю среднюю школу в Ленинграде и поступил на математико-механический факультет Ленинградского университета, который закончил с отличием в 1952 г. В том же году был принят в аспирантуру Ленинградского Педагогического института им. А.И.Герцена, по окончании которой стал работать на кафедре математического анализа этого института, сначала старшим преподавателем, затем доцентом. В 1957 г. защитил кандидатскую диссертацию "О некоторых применениях асимптотических формул в конструктивной теории функций". Фактическим руководителем диссертации был его отец -- И.П.Натансон.
   В 1966 г. Г.И. Натансон перешел на кафедру математического анализа математико-механического факультета Ленинградского университета, на которой работал до конца своей жизни. В 1968 г. защитил докторскую диссертацию "Приближение функций некоторыми линейными полиномиальными операторами" и впоследствии стал профессором кафедры.
   Научные интересы Г.И. Натансона были связаны с конструктивной теорией функций вещественной переменной. Его перу принадлежит более 70 печатных работ, в том числе одна книга -- "Тригонометрические ряды Фурье и элементы теории аппроксимации" (совместно с В.В.Жуком). Под руководством Г.И.Натансона 15 человек защитили кандидатские диссертации, один из которых стал доктором наук. В 1960 г. он организовал городской семинар по конструктивной теории функций, которым руководил более сорока лет.
   Более 20 лет был членом правления и ученым секретарем Ленинградского Математического Общества. С 1974 председатель жюри городской математической олимпиады среди студентов ВТУЗов.
Жена: - Ариадна Людвиговна, урожденная Ярошевич, -- этнограф, специалист по Армении.
Сын Ярослав окончил матмех ЛГУ, работает программистом.
Имеются два внука -- Игорь и Дмитрий.

*   *   *

Марданов Алексей Асмедович - кфмн

Гаральд Исидорович Натансон (штрихи к портрету)

   Профессор Натансон-младший (Натан-сын), как в шутку называли его матмеховцы, старший сын знаменитого профессора Исидора Павловича Натансона, к старости стал вылитый отец - коренастый, сутуловатый, c пегими, тронутыми желтизной от бесконечного курева усами, большими роговыми очками с крупными линзами и походкой пеликана. Помню в полумраке университетского коридора его широкую спину, загородившую собой учебное расписание, и вьющийся из-за нее дымок “Беломора”-курил он в любом месте, где находился. Очевидец   рассказывал мне, что однажды в здании профессору сделали замечание, на что он отреагировал-“Я курил, курю и буду курить!”-не исключено, что сия неистребимая привычка стала одной из причин его скоропостижной смерти - впрочем, говорили о больной печени, на что указывал землисто-желтый цвет лица-да простит меня его душа - если она существует - за столь несимпатичные врезавшиеся мне в душу с первого взгляда подробности, ибо личность, безусловно, была во многих отношениях примечательная.

   В недавно вышедшей книге, посвященной гению от математики Григорию Перельману (Маша Гессен, “Cовершенная строгость”) я узнал о том, что мать Григория была в прошлом студенткой Натансона. Профессор преподавал в Ленинградском пединституте имени Герцена рангом ниже в ту пору единственного Университета, и мог там покровительствовать евреям. В свое время Натансон по просьбе матери подыскал преподавателя для Гриши, с которого он начал свой взлет.

   Мне посчастливилось иметь Гаральда Исидоровича оппонентом на своей кандидатской. С замиранием сердца читал его фамилию на обложке свежеотпечатанного автореферата. Посчастливилось, ибо мало кто из окружавших меня людей-педагогов в том числе - мог позволить себе быть самим собой в прямом смысле этого слова-даже когда речь идет и не об очень приятных для некурящего человека ощущениях, вдыхающего 4 часа подряд - именно столько, не меньше, я провел в гостях у профессора за чтением моей диссертации - табачный дым, струящийся из периодически извлекаемой из пачки папиросы. За стеклами широкого, во всю стену книжного шкафа зеленел 30-томник Диккенса, с языка едва не сорвался еле сдерживаемый вопрос-“cколько томов осилили?”

   Cпрашивал Натансон меня мало-я готовился к гораздо более худшему, но ощутить себя полным ничтожеством все же успел (чрезвычайно полезное для самосовершенствования чувство!) Во первых потому, что оппоненты у опытного руководителя не назначаются с бухты-барахты. Кроме того, тема диссертации была достаточно специфическая, а профессор достаточно любил науку для того, чтобы вникать в тонкости самому, чем пытаться вылавливать тараканов в рукописи диссертанта.

   Четыре часа пролетели как одно мгновение, которое не замечаешь, поглощенный работой мысли собеседника. Натансон спрашивал и не дожидаясь моего ответа, сам начинал отвечать на вопрос, пытаясь  угадать ответ-c полувопросительной интонацией, не забывая чиркать зажигалкой . Это было потрясающе. Смешным казалось теперь получасовое (я приехал к нему загодя) блуждания по развалинам старообрядческого кладбища что на Охте, аура которого никак не могла замедлить стук моего разбушевавшегося сердца, страх ошибиться квартирой, застрять в лифте (на верхотуру я поднимался пешком) и т.п. Фигура ученого, возникшая на мой звонок в дверном проеме в джинсах, подтяжках и шлепанцах (их мне был предложен богатый ассортимент, что говорило мне о многом), трущийся у ног кот внушительных размеров - все это настраивало весьма миролюбиво и я слегка перевел дыхание. Тем не менее на один вопрос профессора я так и не смог ответить - в тексте диссертации, судя по заголовкам, не было ни одной леммы или теоремы, что противоречило элементарным требованиям к ее оформлению. Шлифуя стиль, я даже не подумал об этом.

   Полагаю, что душа Натансона - если таковая существует-обитает в краях ближе к свету. Подлинные ученые-счастливые люди: увлеченные своими головоломками, они застрахованы от бед повседневности. Они малы именно как дети - об этом я подумал, когда профессор, вертя в руках юбилейную медаль, выпущенную к последней круглой дате Университета, доверительно сообщил мне, указывая на выгравированное на ней изображение богини Минервы, что по мнению профессора кафедры теории вероятностей В.Н. Судакова это есть ни кто иной как тогдашний ректор Вербицкая…

В.А.Залгаллер

Гаральд Исидорович Натансон (штрихи к портрету)

1. Был в МИАН не столь сильный, сколь претенциозный математик Сергей Борисович Стечкин. Он жаждал монопольности, настаивал, чтобы ни одна докторская диссертация по теории функций не защищалась без предварительного одобрения в его семинаре.
Гаральд подал диссертацию в Ленинграде без поездки на поклон к Стечкину. На что тот сказал: "Натансон занимается партизанщиной".
   Пользуясь московскими связями, Стечкин предпринял два шага. Во-первых, понудил украинского оппонента Дзядыка в день защиты заменить весьма похвальный (уже бывший в Совете) свой отзыв на более сдержанный. Во-вторых, после успешной защиты Гаральда, сумел организовать группу экспертов, которая подготовила к заседанию ВАК отрицательное заключение по диссертации.
Об этом узнал академик С.Л.Соболев из Новосибирска. Ему предстояло быть на том заседании ВАК, где среди прочего будет рассматриваться и эта диссертация. Соболев хотел сам с ней ознакомиться, и пригласил Гаральда встретиться с ним в Москве за два дня до заседания.
На заседании Соболев дал мощный отпор отрицательному заключению "экспертов", и диссертация была утверждена.

2. Неприязненные отношения между Стечкиным и Гаральдом сохранились. Стечкин вредил аспирантам Гаральда.
На одной конференции, где они были оба, во время перерыва выстроилась большая очередь в буфет. Пришел Стечкин, и с присущей ему самонадеянностью направился пройти без очереди. Из очереди вышел Гаральд и твердо сказал: "Если хотите остаться целым, извольте отойти". Стечкин взглянул Гаральду в глаза, понял, что его ждет, скис и убрался.
Надо заметить, что у Гаральда был первый разряд по самбо. Вес у них был равный, и Гаральд без труда охотно проучил бы Стечкина.

3. В связи с последним вспоминаю случай на даче в Горьковской.
В дверь дачи постучали. Я вышел. Три парня стояли у крыльца. Один из них, вызывающе приблизив ко мне лицо, грубо сказал: "Дай закурить!" Я ответил, что не курю, но у нас есть курящий, я его позову. В гостях у нас был Гаральд.
Эти трое по-хамски обратились к Гаральду. Он спокойно снял очки. Врезал кулаком в зубы одному, так, что тот упал. Второго схватил и кинул об дерево. Третий выбежал в калитку с криком: "Там боксер".
Через пару минут они все втроем стояли на улице и объясняли прохожим: "Мы зашли в этот дом попросить воды попить, а нас бьют".

М. Соломяк

Пара слов о Гаральде.

Ярослав Натансон

Гаральд  Натансон

   Гаральд Исидорович начал играть в бридж в середине 1960-х годов. Первые несколько лет он играл в робберный бридж в постоянном кругу из четырех партнеров, четырех профессоров математиков. Один из них, Лев Семенович Гандин, придет вместе с отцом и в спортивный бридж, а впоследствии станет его партнером. Потом отец стал учить играть меня, мать, близких знакомых. С 1968 г. бридж стал и нашей семейной игрой, совершенно вытеснив преферанс.
     Л. С. Гандин и Г. И. Натансон сыграли вместе на ленинградском парном турнире 1970 года, проводившемся в Ушково. Для меня это был первый выход в спортивный бриджевой свет Ленинграда, по-моему, это был вообще первый парный турнир в нашем городе.
     Попутно расскажу историю про Льва Семеновича, чуть более позднего времени. Играл он на турнире с одним известным в те давние годы бриджистом, который очень любил блефовать, безмастно, как тогда водилось. Открывает партнер 1 пика. А у Льва Семеновича напротив – 6-ка пик и очков на открытие. Верный признак того, что у партнера нет ни пик, ни очков. Оппоненты вступают в торговлю, Лев Семенович на этой карте все-таки позволил себе сделать одну заявку – 2 пики. Далее торговали уже только оппоненты, которые за несколько кругов достигли контракта на 6-м уровне. Тут партнер сконтрил, а ход был его собственный, так что это явно не была контра Ляйтнера. Надо же, подумал Лев Семенович, партнер-то оказывается не блефовал, это слабые оппоненты просто запутались и вылезли в 6. И Лев Семенович говорит: 6 пик. Следует контра, реконтра. Вопрос оппонента: как понимаете реконтру? "Ищет масть" – этой фразой Лев Семенович вошел в анналы ленинградского бриджа. Сразу подчеркну, что партнер именно это и имел в виду. В итоге они нашли вроде бы лучшую на тот момент защиту 7 треф с контрой, но все равно это было ужасно дорого. Пик у партнера действительно не было. Дальше диалог между партнерами развивался так: "Матвей, а что значила Ваша контра?" Ответ был нетривиален: "Это была контра-стоп! Чтобы Вы дальше не торговались". "Так я же и так не торговался – сидел, молчал". Вот так и играли в то блефовое время. Последние годы своей жизни Лев Семенович прожил в США.
     С 1970 г. мы с отцом начали принимать регулярное участие в спортивных соревнованиях, стали играть в паре. В 1970 г. была создана команда "Сигма" в составе: Игорь Ефимов, Марк Подгурский, Г. И. Натансон, Ярослав Натансон. Не ошибусь, если скажу, что в начале 70-х "Сигма" была сильнейшей командой города. Мы с отцом играли по натуральной системе, а наши партнеры – по собственной, с названием "Ленинградская трефа" (какое-то время по ней играли в городе). Потом в руки отца попала книжка с описанием натуральной системой Каплана-Шейнвольда. Привез ему кто-то из знакомых. И мы с ним перешли на эту систему. Совместно тренируясь с партнерами по команде, выучили и их систему. Затем перешли на нее, только довольно сильно ее изменив.
     Вспоминаю парный турнир на заданные расклады, который проводился в Ленинграде. Организован он был следующим образом: после окончания торговли разыгрывающий подзывал судью, называл номер сдачи, разыгрывающего и контракт. Судья только ему показывал задание – сколько взяток надо взять. (Понятно, что сейчас это вызывает улыбку. Но будем снисходительны, вспомнив, что тогда уровень бриджа был совсем другой. Я слышал, например, обиженный голос севшего в контракте, не найдя правильный розыгрыш, – что надо еще и маневр объявлять, а то он не на тот план играл). Кроме обычного парного подсчета еще были очки за задание на розыгрыш. По-моему, +2 за выполнение, и -5 за невыполнение. И итоговые места распределялись уже индивидуально с учетом и этих очков. Мы с отцом, играя в паре, заняли первое место в предварительном обычном парном зачете. Забавно, что второе место заняла пара, которая хронически недоторговывала, как впрочем и всегда она делала. Но так как правильные контракты были сложны для розыгрыша, то очень многие в них садились, и они всё время оказывались существенно выше середины. И только минусы за невыполненные задания отбросили их довольно далеко. А у нас процент выполнения был очень высок, и мы с отцом заняли первые 2 места.
     В 1972 г. мы командой выехали на первый наш очень крупный турнир во Львове, не просто турнир, а конгресс. В частности, две сессии парного турнира, в которых мы с отцом неожиданно заняли 5-е и 6-е места. Тогда было принято считать победителей по сумме мест, у кого меньше. Это была вторая сумма. Лучший результат показали Оскар Штительман с Селезневым, 1-е и 2-е места. Долго колебались, играть ли нам в индивидуальном турнире, мы ведь знали только одну натуральную систему, и не хотели быть обузой для тех, кто ее не знает. Спрашивали мнения других. И нас почти было убедили, что натуральная – всему голова, и этого достаточно. Но тут в зале громко прозвучала реплика: "выигрывает тот, кто знает больше систем". И мы не стали играть. Как я понимаю, совершенно справедливо.
     В 70-е годы основными ленинградскими соревнованиями были отборы к различным выездным турнирам, в которых принимали участие желающие поехать, как правило, таких оказывалось большинство. В 1974 г. монополия команды "Сигма" закончилась, но победы продолжали завоевываться. Например, в 1976 г. на отборе в Таллин, "Сигма" в круговом турнире из 6-ти команд заняла первое место с результатом 99% (набрав 20, 20, 20, 20, 19 очков – шкала была еще 20:-5).
     Часто выезжали на турниры, в основном, в Прибалтику. В Эстонии проводилось очень много турниров, а от Ленинграда было относительно просто добираться туда на автобусе, не только в крупные центры, но и на турниры в глубинку. Москвичей там практически не бывало, ленинградцам в этом смысле повезло с географией. Эстонские организаторы турниров принимали по нескольку команд из Ленинграда. Причем, чем меньше был турнир, тем меньше приезжало эстонцев из других городов, и тем больше наших команд принимали. Постоянное общение с эстонскими игроками выработало у нас с отцом привычку вести в Эстонии торговлю на эстонском языке. Что впрочем, было характерно для ленинградских бриджистов тех лет.
     Мы с отцом, играя в паре, проживали в одной квартире, что с точки зрения бриджа было очень удобно. Часто рассматривали различные проблемы, обсуждали детали системы. Практиковали давать друг другу разные руки и торговали их. В популярном в те годы в Ленинграде польском журнале "Brydz" публиковались расклады для торговли. Обязательно мы все их торговали, записывали ход торговли, потом смотрели оценки. И сохраняли эти записи. Было очень интересно через год-другой поторговать те же сдачи, но уже поменявшись руками. И сравнить с ходом торговли и результатами прошлого раза. Да и потом, когда стали играть в разных парах, продолжали делиться интересными сдачами.
     В 1978 г. наши партнеры уехали в Америку, команда распалась. И пара – тоже. Отец стал играть в команде "Омега" в составе: Г. И. Натансон – Л. С. Гандин, Александр Сербин – Виктор Шехтман – Александр Беккер.
     В 1984 г. отец перешел в команду "Кентавр" в составе: Г. И. Натансон – Юрий Панов, Константин Лейбсон – Игорь Петухов – Валерий Николенков.
     В 1987 г. Г. И. Натансон выиграл индивидуальный мемориал Евгения Наумовского. Это был единственный индивидуал в Ленинграде, и пользовался он большой популярностью.
В последние годы отец в бридж уже практически не играл. Но, тем не менее, любил расспрашивать меня о прошедших турнирах, разбирать сдачи. Я всегда, вернувшись с турнира, записывал несколько интересных раскладов, чтобы потом в выходной день пойти к отцу и показать ему.
     До последних дней Гаральд Исидорович преподавал на мат-мехе СПб Гос. Университета, являясь профессором кафедры мат. анализа.

Лев Натансон

Гаральд  Натансон

Так уж случилось, что несмотря на заметную разницу в возрасте, мы оказались с Гаральдом на одном уровне генеалогического древа. Если формально, мы были троюродными братьями – не такая уж близкая степень родства. А в жизни получилось наоборот: родство оказалось близким. Быть может, потому, что родных братьев и сестер у меня не было, а отношения с двоюродными не очень-то складывались. Так или иначе, ещё с малолетства питерские мои родственники стали для меня главными и любимыми. Так было, так остаётся и до сих пор.
     К Гарику я относился как к старшему брату. И ещё как к Старшему Натансону. А когда я был школяром, считал его самым настоящим романтическим героем. И всё потому, что он служил любимой моей науке – красивой, волшебной и ни с чем не сравнимой математике. Я в самом деле счастлив, что пошел по стопам питерских Натансонов и в своей профессии не ошибся. Тем более что кроме математики, увы, ничего не умею.
     Не скажу, что мы виделись очень часто. Я наезжал в Ленинград спонтанно, урывками, а Гарик вообще не жаловал Москву. Когда я появлялся в Питере, обязательно шёл на матмех, где Гарик читал лекции по математическому анализу. Приходил неожиданно, без всяких предупреждений, и, как правило, мне везло: я попадал на его лекцию. Слушал его всегда очень внимательно, а после лекции позволял себе одну и ту же дурацкую родственную шутку.
     Дело в том, что у Гарика было довольно слабое зрение. И я очень любил, смешавшись с толпой студентов, подойти к нему и задать какой-нибудь глупейший вопрос – насчёт теоремы Ролля или рядов Фурье. Он выслушивал меня, смотрел своими близорукими глазами и, наконец, узнавал:
     – Лёнька, это ты?
     А потом мы ехали вместе к нему домой. Я доставал из сумки припасенную бутылку водки, а он неизменно говорил:
     – Приходить ко мне с бутылкой – всё равно, что ехать в Тулу со своим самоваром.
     Мы сидели и разговаривали. Он был великолепный рассказчик, эти вечера незабываемы и прекрасны. Моё детское романтическое преклонение перед замечательным педагогом и математиком так и не исчезло…
     Обидно и больно, что этих встреч больше не будет. Светлая ему память! Эта память останется не только у близких. Ведь на свете так много людей, которых он научил математике. Математике, любви и добру.