ДУБРОВИН Матвей Григорьевич

( 12 июля 1911 - 18 октября 1974 )

   Режиссер детского театра «Творчество юных» Ленинградского дворца пионеров, педагог, Заслуженный работник культуры РСФСР. Воспитал целую плеяду режиссеров и актеров. Выпускники ТЮТа - его ученики : Лев Додин, , Сергей Соловьёв, Вениамин Фильштинский, Михаил Стронин, Евгений Сазонов, Александр Галибин и многие другие....

   Сын саратовского портного, в семье которого было трое сыновей, Матвей Григорьевич Дубровин был самым младшим. Григорий Дубровин имел мастерскую, размещавшуюся на первом этаже дома на Немецкой улице, жили на втором этаже. На фасаде дома красовалась вывеска: “Портной Дубровин”. Эта вывеска однажды спасла жизнь всей семье. В начале века – Матвей Григорьевич родился в 1911 году – по стране прокатилась волна еврейских погромов. Подошли черносотенцы и к дому Григория Дубровина, но в дом не вошли: их остановила та самая вывеска. Главарь “Черной сотни”, этой хорошо известной в тогдашней России антисемитской организации, по странному стечению обстоятельств носил такую же фамилию – Дубровин.

   Вскоре после революции умер отец. Выживали как могли. Старшие братья работали, стал работать и двенадцатилетний Мотя. Он организовал... театр. Это был настоящий революционный театр, и ставили в нем “Робин Гуда”. Сам председатель саратовского ревкома дал на то свое “добро”. Главным режиссером был Мотя Дубровин. Вся труппа была старше его, но это Мотю ничуть не смущало. Он лихо управлялся со своими обязанностями. Спектакль имел успех и делал неплохие сборы.

   Потом были долгие годы скитаний по огромной, разрушенной революционным вихрем стране. Дубровин работал слесарем на московском заводе, выделывал кожи в вонючей мастерской у хозяина в Казахстане, а в начале 30-х попал в Ленинград. Поступил в университет на филологический факультет, некоторое время учился у знаменитого академика А.Я.Марра. Но любовь к театру не проходила. Перед глазами то и дело всплывали спектакли саратовского театра, виденные им в детстве. Провинциальный Саратов был тогда городом театральным. На сцене местного театра, который стоит и поныне, блистали Далматов и Савина, братья Адельгеймы и Павел Орленев – великие актеры, потрясавшие своим искусством публику. Дубровин покидает университет и поступает в Ленинградский театральный техникум – ныне это Санкт-Петербургская академия театрального искусства. Очень скоро состоялся и его собственный режиссерский дебют. Дубровин ставит “Кота в сапогах”, и его актеры – дети. Спектакль масштабный, как сказали бы мы сегодня – синтетический. В нем и драматическое действие, и танцы, и вокально-хоровые номера, и даже детский оркестр. Число участников переваливает за сотню. И, как знать, быть может, именно тогда и начался бы самый главный дубровинский театр – ТЮТ, не грянь война. Сначала это была война финская, которую страна по-настоящему как бы и не заметила. Но Дубровина призвали, и он попал на фронт. Руководил армейской агитбригадой. Ездили по частям, давали концерты на передовой. В Великую Отечественную, последовавшую вскоре за финской, было уже не до театра. Лейтенант Дубровин командовал ротой на Невском “пятачке”, водил своих бойцов в атаку. Из одиннадцати атак выходил невредимым, а в двенадцатой его контузило, завалило землей. Думали, погиб лейтенант. Но он выжил, только воевать больше не мог. Отправили сначала в госпиталь, а потом вообще списали, как говорится, вчистую.

   В 42-м оказался на Памире. Его направили в город Хорог, это в Таджикистане. И хотя война отсюда была далеко, но и здесь жили по военным законам. Скудный паек, комнатушка при театре. Собственно, театр только предстояло создать. Но как? Ни школ, ни тем более театральных училищ здесь, в диких горах, не было. Были холода, камнепады и “пережитки феодального уклада”. Были люди, многие из которых не только не умели читать и писать, но и ничего не знали обо всем остальном мире, никогда не видели автомобиля или паровоза. Театром же вообще заниматься было небезопасно. Когда он стал набирать учеников – будущих своих актеров – из молодежи соседних и дальних кишлаков, одну девушку убили. Грозились убить и его.

   И все-таки театр был создан. Он и поныне есть – Хорогский музыкально-драматический. Учил всему: театру, грамоте, жизни. Ставил спектакли – русскую и таджикскую классику. Конечно, создал детскую студию. И именно здесь, на Памире, впервые прозвучало имя, которым впоследствии станут называть его сотни людей. По-таджикски оно звучало так: Моалим. По-русски же это значило – Учитель. Потом так назовут его и многие театральные ученики – и те, которые никому не известны, и снискавшие мировую славу. Но это будет потом...

   Окончилась война, и он вернулся в Ленинград. Вернулся, полный мыслей и новых чувств. Они пришли к нему там, на Памире. Говорят, что Памир связан с Небом. Наверное, это так и есть. Потому что думал он теперь не о театре только, а более всего о человеке, о его предназначении, о том, как жить человеку среди других людей, как не исказить душу и что значит быть счастливым. О многом думалось в неустроенные послевоенные годы. Но, может быть, в этой неустроенности (он снова жил в коммуналке), в этой бедной простоте послевоенного быта было нечто значащее, важное. Это было начало. Правда, он еще не знал, начало чего... Поэтому попробовал вернуться в театр. Это не получилось – врачи ему запретили. Сказали: у вас больное сердце, умрете на первой же генеральной. Вот тогда-то он пришел к детям. Оказалось, что он никогда и не уходил от них.

   Это были послевоенные дети – бледные, худые, бедно одетые, с не по возрасту серьезными, взрослыми лицами. Одна девочка провела три года в концлагере – она не умела смеяться. Он ставил с ними спектакли, делал этюды, но больше всего играл. Играл и беседовал. Рассказывал сказки, иногда сам сочинял их. Сказки были неотличимы от правды. Важно, что все они – придуманные и настоящие – были полны света! Они излучали свет. И в них была мораль, но не прямая, а скрытая и тоже светящаяся. Вдруг выяснялось – каким-то чудесным образом – что скучные слова “мораль” и “нравственность” вовсе не скучны! И хотя до ТЮТа было еще целых десять лет (шел 1946 год), это, именно это и было Началом. Началом ТЮТа – Театра юношеского творчества. Главного театра Матвея Дубровина.

ТЮТ открылся 22 апреля 1956 года. Дубровин шел к его созданию долгих десять лет. Растил учеников, соратников, единомышленников. Ставил спектакли, хорошие, добротные, крепко сделанные. Дубровин-режиссер исповедовал русскую реалистическую школу, психологизм на сцене. Поэтому работал с юными актерами долго, неспешно, тщательно прорабатывая каждую сцену, находя психологические мотивы поведения и поступков. Уже в эти годы обнаружился важный дубровинский принцип: относиться к детскому, юношескому спектаклю как к произведению искусства, а не как к средству занять свободное время. Впоследствии Дубровин не раз говорил, что дети не могут создать художественный образ и что заставлять их делать это не следует. Но тут не было никакого противоречия. Скорее наоборот: в этом было единство, диалектичность, говоря научно. В том-то и дело, что детский театр требует глубочайшей художественности и одновременно высокой педагогичности. О том, что сегодня называется комплексным методом, Дубровин знал полвека назад. И не только знал – осуществлял на практике.

   Дубровин сумел увидеть за схематичными сюжетными коллизиями пьес того времени жизненную правду, сумел придать спектаклям настоящую (насколько это было возможно) глубину. Позднее он обратился к драматургии молодого В.Розова, инсценировал “Молодую гвардию” А.Фадеева и, наконец, поставил “Двадцать лет спустя” Михаила Светлова, автора знаменитых в те годы “Гренады” и “Каховки”. Светловскому спектаклю уготована была особая судьба – он не только открыл ТЮТ, но и продержался на его сцене без малого тридцать лет, возобновляемый в разных редакциях учениками Матвея Григорьевича. Шутили, что “Двадцать лет спустя” – это своеобразная тютовская “Чайка”.

ТЮТ возник как театр романтический, но это была не показная, внешняя романтика, а романтика концептуальная. Смысл создаваемого тогда Дубровиным театра как раз и заключался в том, чтобы предоставить детям и юношеству пространство для осуществления и воплощения, потребности в правде и справедливости, дружбе, игре, свободе выбора, просто свободе наконец! Когда эти и многие подобные им слова стали звучать в начале 90-х годов на волне перестройки, я понял, что где-то уже это слышал. И свобода слова, и пресловутый “плюрализм”, и “права человека”... Ну конечно же! – все это существовало в дубровинском ТЮТе 50-х, на его советах и общих собраниях, в жизни коллектива. Разумеется, масштабы несравнимы, и не о них речь. Просто, как выразился как-то один из учеников Матвея Григорьевича, в тенетах тоталитарного режима Дубровин создал островок демократии.

Как бы там ни было, ТЮТ рос и бурно развивался, стремительно вошел в театральную и педагогическую жизнь города, стал известен в стране. Приезжали за опытом – из Архангельска и Минска, Петрозаводска и разрушенного ныне Грозного... Методикой Дубровина заинтересовалась Академия педагогических наук, и он то и дело ездил на различные форумы и конференции.

   Но только спустя годы стало понятно, что Дубровин создал не просто очередной детский театр или театральную студию. Он создал нечто новое, не имевшее и до сих пор не имеющее аналогов в мировой практике. Это была его собственная методика, а вернее – система, которая по праву может называться системой Дубровина. Это была весьма сложная система, включающая в себя театральные, педагогические, психологические и философские составляющие. Суть ее может быть выражена в нескольких очень простых словах или положениях. Не лгать. Видеть в ребенке человека. Не посягать на человеческое достоинство. С уважением и вниманием относиться к сделанному ребенком выбору, предоставлять ему внутреннюю и внешнюю свободу. Учитывать возраст и психологию детей, не профессионализировать раньше времени. Использовать театральные и иные предметы обучения как средства развития. Признать право ребенка на игру и шалость, разрешить ему быть самостоятельным и совершать ошибки. Создать условия для проявления романтических чувств и мыслей. Быть высокообразованным человеком. Любить детей. Обладать чувством юмора.

Казалось бы, все это давно известные истины. Откройте любой учебник педагогики, и вы их там найдете. Но – откройте дверь во многие детские учреждения и... вы с огорчением обнаружите, что эти истины часто лишь декларация, просто красивые слова. Гениальность Дубровина, я полагаю, в том и состояла, что он понял – как! И придумал он это “как” в самой опасной с педагогической точки зрения области – в театре. Где, как не в театре, с наибольшей силой могут проявиться (и проявляются) не только лучшие, творческие грани личности, но и стороны, так сказать, теневые, отрицательные: нездоровая конкуренция, премьерство, зазнайство, зависть, а то и враждебность по отношению к другим? Недаром же на протяжении многих лет порядочные родители считали поступление детей “в актеры” чуть ли не семейной трагедией. Великого Вахтангова проклял собственный отец, когда узнал, что его сын собирается работать в театре. С интригами и “закулисной жизнью” боролся, создавая свою систему, и другой гений русской сцены – Константин Станиславский. Он даже написал книгу “Этика”, критикуя в ней тогдашние театральные нравы, Станиславский говорил о Театре-Храме, где нет места дурным мыслям и чувствам, где есть только служение Прекрасному. Дубровин, конечно, был знаком с этой работой, и многие высказанные в ней мысли и идеи, безусловно, послужили основой его собственной концепции детского педагогического театра.

   В одном из писем к ученикам Дубровин говорит: “Я выдумал идею такого театра, где высокое творчество сочетается с творческим физическим трудом. На основе этого создаются удивительные товарищеские взаимоотношения между людьми, делающими большое общее дело. Общественное и личное становятся единым для каждого тютовца. Это учит быть таким нужным для людей! Это создает счастье каждому и его окружающим”.

Итак, он думал о счастье. И для этого он создал... цеха, как ни наивно это звучит! Впрочем, все, что связано с его именем, звучит действительно чуть наивно. Потому что наивен – в высоком, мудром значении этого слова – был он сам. Кажется, Эйнштейна спросили, как делаются великие открытия? Он ответил: “Все знают, что что-то невозможно. Находится чудак, который этого не знает. Он-то и делает открытие”.

Дубровин был Чудаком. Он как бы не знал, что счастье невозможно. И поэтому предложил очень простую вещь. Он предложил своим юным воспитанникам самим построить их собственную жизнь! Он поверил в своих учеников. Поверил не педагогически, а человечески! И ему ответили.

И поэтому с первых же лет существования ТЮТа жизнь в нем кипела, рождая фантастические идеи, неуемную инициативу и конечно спектакли! А в придуманных Дубровиным цехах разворачивалось целое театральное производство. Потом все это тютовское братство сами тютовцы назовут сказочным именем “Город мастеров”. Появится у этого чудесного города и свой гимн: “Живут и в счастье верят, и в песню топора поэты-подмастерья, поэты-мастера!” Все – вместе с Дубровиным – поверили в счастье! И были действительно счастливы. А счастье, как сказал поэт, есть лучший университет. Вот Дубровин и создал университет счастья. Он воспитывал детей – Счастьем. Как часто слышу я и сегодня, что так нельзя. Что детей с младых ногтей надо готовить к жизни, в которой больше жестокости, чем доброты, больше безобразного, чем прекрасного. И пусть, мол, мальчики и девочки с малолетства знают об этом и учатся в этом жить, бороться за место под солнцем, выживать... Но – вспоминаю Достоевского. Это он сказал, что у ребенка должны быть воспоминания. Добрые, светлые воспоминания. “Одно-два таких воспоминания, – пишет Федор Михайлович в “Братьях Карамазовых”, – и спасен человек”. Спасен! Какое верное и нужное слово! Дубровин спасал. От зла, неверия, пустоты духовной. Он дарил детям, своим воспитанникам, “воспоминания”. За это-то и благодарны они Учителю.

Все что делается в театре – от исполнения ролей, до постройки декораций, поисков грима и света, шитья костюмов и тысячи других задач – остается и поныне предметом заботы самих тютовцев. Театр – искусство коллективное. Значит, важно, чтобы все были дружны, помогали друг другу, чтобы каждый чувствовал себя участником общего дела. А вершина всего – спектакль! Спектакль – не просто представление для развлечения. Это прежде всего художественный мир и общественная идея. И не может быть ничего неважного или второстепенного. Всё важно, и все важны.

Часто спрашивают: что же главное в ТЮТе? Спектакли, репетиции, цеха, песни, вечера, летние лагеря с их бригадами и самоуправлением, гастрольные поездки, встречи поколений и тысячи других дел? Да, безусловно, все это важно, ибо составляло и составляет поныне ту самую тютовскую реальность, без которой немыслим и сам ТЮТ. Но главное все-таки не это. Главное – сам ребенок. Человек. Именно человек и человеческое в нем является на протяжении вот уже почти полувека “центром ТЮТа”, его “альфой и омегой”, точкой отсчета и единственной (я подчеркиваю это) целью. Дубровин как-то сказал, что придуманный им театр – это большая и сложная игрушка, в которую очень интересно и очень полезно играть. Игра – один из важнейших тютовских феноменов, существующий в нашей педагогической методике и сегодня. Не следует только путать понятие “игра” с понятием “забава”. Игра серьезна. Она есть школа жизни, школа творчества, сотворчества и общения. Собственно говоря, игра – один из основных способов, с помощью которого юный человек входит в мир, познает его и, быть может, пытается что-то изменить в нем. Это может быть “мир вне меня”, а может быть и “мир во мне” – такой сложный и непознанный до конца. Игра помогает угадать и почувствовать глубины и тонкости мира единого, обнаружить его противоречия, загадки и парадоксы. Заслуга Дубровина состоит в том, что он вернул игре ее философский смысл, пронизав ею всю полноту созданного им театра. Именно поэтому мы и сегодня говорим, что детский театр есть прежде всего средство, с помощью которого воспитывается человек.

Прошло двадцать семь лет со дня смерти Матвея Григорьевича. Конечно, ТЮТ изменился за эти годы – иначе и быть не могло. Выросли и стали зрелыми людьми его юные ученики. Многие из них теперь знамениты. Среди них – Лев Додин, председатель совета ТЮТа в 1959 году и режиссер с мировым именем в 2001-м, народный артист России Станислав Ландграф, народный артист России Сергей Соловьев, заслуженный артист России Николай Буров, профессор Академии театрального искусства, режиссер Вениамин Фильштинский, главный режиссер новосибирского театра “Глобус” и популярный киноактер Александр Галибин... А сколько людей самых разных профессий – учителя, врачи, инженеры, театроведы, предприниматели, экспедиторы, издатели и даже домашние хозяйки – помнят Дубровина и его ТЮТ! Они живут теперь не только в России, но и в Америке и Швеции, Бельгии и Израиле – по всему свету. Не так давно один из них приехал в ТЮТ и сказал: “Давайте организуем всемирный клуб тютовцев!”

Но на самом деле такой клуб или, если хотите, братство, сообщество уже существует. Когда в дни круглых тютовских дат мы организуем встречи поколений, собираются сотни и сотни людей. Многие из них незнакомы друг с другом лично – ведь они были в ТЮТе в разные годы. Но когда звучит мелодия тютовского гимна, оказывается, что все знают его слова:

Мы все повстречались на тютовской сцене
И дружбу крепили под шорох кулис,
Теперь этой дружбе никто не изменит,
Наверное, с нею мы вновь родились!

Иногда я спрашиваю себя: что заставило меня оставаться в ТЮТе все сорок шесть лет? Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Наверное, все то, о чем я попытался рассказать.

   Сегодняшний ТЮТ располагается в специально построенном для него корпусе театрально-концертного комплекса Дворца творчества юных. На пяти этажах разместились тютовские репетиционные классы, цеха, мастерские, театральное фойе, зрительный зал и прекрасно оборудованная сцена, на которую так же, как полвека назад, выходят новые поколения тютовцев. В нашем репертуаре пятнадцать названий: Шекспир и Чехов, Ростан и Гибсон, Соллогуб и Григорий Горин, Володин и Шварц... Мы готовим новые спектакли, ездим на гастроли в Англию и Данию, делаем международные детские театральные проекты, проводим фестивали и семинары. Живы дубровинские цеха, не устаревают традиции, поются старые и сочиняются новые песни. Все так же в дни премьер гудит переполненный зрительный зал, и все так же замирают в волнении сердца тех, кто создавал очередной тютовский спектакль. Все это так. И все это, наверное, не похоже на тот маленький ТЮТ, который размещался когда-то в одной комнате художественного отдела.

Но каждый раз вечером, уходя домой, я взглядываю на портрет моего Учителя и как бы прощаюсь с ним – до завтра. Только до завтра. Потому что завтра всем нам – тютовским режиссерам, педагогам и мастерам – снова входить в эти двери. Ведь нас ждут здесь двести пятьдесят петербургских мальчиков и девочек.

Евгений Сазонов,
художественный
руководитель ТЮТа